Золотая ветвь. Исследование магии и религии
Шрифт:
"В середине лета стояла сильная жара. Брат мой (речь идет о приемном брате-индейце) и я целыми днями просиживали в прохладных подвальных помещениях нашего дома, и последний (то есть индеец) с помощью грубых орудий перековывал на самодельном горне мексиканские монеты в браслеты, пояса, серьги, пуговицы и другие дикарские украшения. Хотя его орудия были крайне примитивны, благодаря своему упорству и мастерству индеец выковывал замечательно красивые изделия. Однажды, когда я сидел, наблюдая за его работой, я увидел, что человек пятьдесят индейцев поспешно спускались с холма и двигались по равнине в западном направлении. Во главе процессии важно шествовал разрисованный с головы до ног жрец, украшенный раковинами, а за ним с факелом в руках следовал бог огня (Shn-lu-wit-si). Когда процессия скрылась из виду, я осведомился у своего брата, что все это означало.
«Они направляются, — ответил он мне, — в наше общее жилище, город Ка-Ка».
Четыре дня спустя, на закате солнца, индейцы строем поднимались по той же дороге, в прекрасных одеждах и масках «доброго танца». В руках у каждого из них было по корзине, полной живых, копошащихся черепах, которых они несли прямо-таки с материнской
«Так вы были в Ка-тлу-эл-лоне, не правда ли?»
«Да, да», — ответил изможденный человек голосом, охрипшим от долгого пения. Он в полном изнеможении повалился на шкуры, которые ему подложили, и осторожно положил черепаху на пол. Как только животное оказалось на свободе, оно со всех ног пустилось наутек. Тут все члены семьи, как по команде, отставили тарелки, ложки и чашки и, набрав из священной чаши полные пригоршни муки, стали спешно преследовать черепаху по всей комнате: в темных углах, у кувшинов с водой, за кормушкой, на середине комнаты. При этом они молились и посыпали панцирь черепахи мукой. Наконец — удивительное дело! — она подошла к изможденному человеку, который внес ее в дом.
«Ага! — прочувственно воскликнул тот. — Смотри, она снова идет ко мне. О, какие великие милости даровали мне в этот день прародители всего», — и, нежно поглаживая рукой ползущее животное, глубоко вдохнул запах своей ладони и обратился с молитвой к богам. Затем он оперся подбородком на руку и широко раскрытыми, задумчивыми глазами стал следить за тем, как его неуклюжая пленница, мигая засыпанными мукой глазами и вспоминая родную стихию, царапала гладкий пол и ползала туда-сюда. Тут я отважился спросить:
«Почему вы не выпустите ее на свободу или не дадите ей напиться?»
Шурин правителя медленно обратил на меня свой взор, в котором читалась странная смесь скорби, негодования и жалости, а благочестивое семейство посмотрело на меня со священным ужасом. «Несчастный младший брат, — вымолвил он наконец, — разве тебе неизвестно, какое это драгоценное существо? Чтобы оно умерло? Нет, оно не умрет, будь уверен, оно не может умереть». — «Но если его не кормить и не поить, оно умрет». — «Повторяю, оно не умрет. Завтра оно всего лишь сменит жилище и возвратится домой к своим братьям. Ну да, откуда тебе все это знать?» — сказал он в задумчивости и, повернувшись к ослепленной черепахе, продолжал: «О, мой бед ный, дорогой, утраченный ребенок или родитель, моя ушедшая сестра или брат! Кому ведомо, кто ты? Может быть, ты мой прадед или мать!» При этих словах он трогательнейшим образом расплакался и, дрожа от рыданий, которым вторили женщины и дети, закрыл лицо руками. Исполнившись сочувствия к его, пусть ложно направленной, скорби, я поднял черепаху с пола, поднес ее к губам, поцеловал ее холодный панцирь и, поставив обратно на пол, поспешно оставил пораженное горем семейство. На следующий день несчастную черепаху с молитвами, трогательными причитаниями и подношениями убили, а ее мясо и кости, отделив от панциря, погрузили в речку, чтобы «в темных водах озера мертвых они еще раз получили возможность приобщиться к вечной жизни среди своих товарищей». Панцирь этой черепахи тщательно обточили, высушили и сделали из него погремушку для танцев; прикрытая куском оленьей кожи, эта погремушка до сих пор свешивается с закопченных стропил в доме моего брата. Однажды некий навахо вздумал обменять ее на черпак, за что его с гневной отповедью выставили из дома. Если бы кто-нибудь отважился высказать предположение, что черепахи больше нет в живых, это вызвало бы потоки слез; ему в таком случае напомнили бы, что она может всего лишь "сменить жилище и перейти на вечное жительство в дом «всех ушедших от нас».
В этом обычае вера в переселение душ людей в тела черепах, как видим, выразилась как нельзя более отчетливо. Той же веры придерживаются индейцы-моки, родственники зуньи. Моки подразделяются на тотемные кланы — медведя, оленя, волка, зайца и т. д, — и верят, что медведи, олени, волки, зайцы и прочие животные действительно были предками соответствующих кланов и что сами они в зависимости от клановой принадлежности после смерти превратятся в медведей, оленей и т.д. У зуньи также имеется система кланов, тотемы которых очень похожи на тотемы моки. Одним из тотемов является черепаха. Возможно, что вера в переселение душ людей в черепах является одним из догматов этой разновидности тотемизма. Но какой же тогда смысл убивать черепаху — животное, в котором воплотился дух кого-нибудь из членов клана? Это делается, скорее всего, для поддержания связи с запредельным миром, в котором якобы собираются души умерших людей, принявших облик черепах. Согласно распространенному поверью, души умерших время от времени навещают свое прежнее жилище; живые радушно принимают их и, прежде чем отослать назад, устраивают в их честь пир. Участники обряда племени зуньи приносят покойников в виде черепах в селение, а умерщвление этих животных символизирует отправку душ обратно в страну духов.
Итак, приведенное выше общее объяснение обычая убивать бога неприменимо к обряду зуньи, смысл которого до конца неясен. Не проясняет его и позднейшее, более детальное описание этого обряда, имеющееся в нашем распоряжении. Из него мы узнаем, что этот обряд входит в состав сложного цикла обрядов, которые зуньн справляют во время летнего солнцестояния с целью обеспечить для своих посевов обильные осадки. В это время года зуньи направляют послов к озеру Котлувалава, куда, по поверью, отправляются души покойников, чтобы они принесли оттуда «наших двойников-черепах». После того как черепах торжественно вносили в селение, их погружали в таз с водой, рядом с которым плясали мужчины и женщины в костюмах богов и богинь. "По окончании этого церемониала люди, поймавшие черепах, забирали их к себе домой и там до утра подвешивали их за шеи на стропила, после чего бросали черепах в горшки с кипящей водой. Черепашьи яйца считались у зуньи изысканным лакомством. Мясо же этого животного употреблялось главным образом как лечебное средство при разного рода кожных заболеваниях. Часть мяса вместе с кохаква (белыми чешуйками панциря) и с бусинками из бирюзы опускали на дно реки в дар Совету богов". Как бы то ни было, это сообщение подтверждает истолкование черепах как воплощений покойников, так как зуньи зовут их своими "другими "я". Да и чем могут они быть, кроме как душами покойников в обличье черепах, если обитают они в озере, посещаемом душами покойников? А так как молитвы и танцы во время этих летних обрядов направлены прежде всего на то, чтобы вызвать дождь для посевов, может статься, что черепах зуньи приносили — и танцевали перед ними — для того, чтобы умолить духи предков, воплотившиеся в этих животных, употребить свою власть над небесной водой на благо своих живых потомков.
Предание смерти священного медведя. Неясен на первый взгляд также смысл медвежьего праздника, устраиваемого айнами — первобытной народностью, обитающей на острове Йезо, а прежде также на острове Сахалин и на южных островах Курильской гряды. Отношение айнов к медведю не поддается однозначному определению. С одной стороны, они называют медведя богом (Кати). Но так как тот же термин применяется к чужестранцам, то речь, скорее всего, идет всего лишь о существе, считающемся одаренным сверхъестественными (во всяком случае, экстраординарными) способностями. Мы располагаем также сведениями о том, что «их (айнов) главным божеством является медведь», что «медведь играет в религии айнов ключевую роль», что «среди зверей основным объектом идолопоклонства является у них медведь», что «у них существует своеобразный культ медведя», что «не подлежит сомнению, что это животное в большей мере вызывает в них чувство преклонения, чем природные стихии», что «айнов поэтому можно определить как медведепоклонников». Но с другой стороны, те же айны при малейшей возможности убивают медведеи. «В прошлом айны считали охоту на медведя заня тием более всего подобающим мужчине, притом как нельзя более полезным», «осень, зиму и весну мужчины проводили в охоте на медведей и оленей, часть податей айны платили шкурами и питались в основном сушеным мясом». Медвежатина действительно служила айнам главной пищей: они употребляли ее как в сыром, так и в соленом виде. Кроме того, медвежьи шкуры служили им одеждой. Важнейшим предметом культа, согласно сообщениям многих авторов, является у них убитый медведь.
Айны, хотя они и убивают медведя при первой возможности, «при разделке туши стараются умиротворить божество, представителя которого они убили, с помощью целой системы челобитий и просительных обращений»: «убив медведя, айны усаживаются, свидетельствуют ему свое почтение, отвешивают поклоны и дарят инао (inao)»; 119 «если медведь попался в ловушку и поранился, охотники справляют покаянный, искупительный обряд». Черепа убитых медведей висят в домах айнов на почетных местах: их устанавливают также на священных столбах, находящихся снаружи. Обращаются с этими черепами весьма почтительно: совершают в их честь возлияния пивом из проса и опьяняющим напитком саке, именуют их «божественными хранителями» и «дорогими божествами». К священным столбам привязывают также черепа убитых лисиц: они слывут магическим средством против злых духов и оракулами. Между тем живые лисы, насколько нам известно, «служат объектами культа в столь же малой степени, как и живые медведи; айны скорее избегают их, считая коварными животными». Поэтому едва ли можно мыслить себе медведя священным животным айнов или их тотемом: ведь они не именуют себя медведями, кроме того, убивают это животное и едят его мясо без каких-либо ограничений. У айнов есть, впрочем, миф о женщине, которая родила сына от медведя, и многие айны, живущие в горах, гордятся тем, что происходят от медведя. Таких людей именуют «потомками медведя» (Kimun kamui sanikiri) и они с гордостью говорят о себе: «Что до меня, то я дитя бога гор. Я происхожу от бога, который правит в горах». имея в виду медведя. Возможно поэтому, что, как полагает наш главный авторитет в этом вопросе — преподобный отец Д. Батчелор, когда-то медведь был тотемом одного из айнских кланов. Но даже если это так, данного факта самого по себе недостаточно для того, чтобы объяснить, почему к медведю с такой почтительностью относятся все айны.
119
Почитание священных инау (заструганные палочки в виде человеческих фигур) — характерная черта обрядности айнов и их соседей-гиляков (нивхов) Детально изучено Л. Я. Штернбергом (1862-1927), русским советским этнографом (см. «Культ инау у айнов». — В кн.: Штернберг Л. Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л.. 1936, с. 50-61). Инау рассматриваются как «посредники» между людьми и духами.
Сейчас нас интересует медвежий праздник у айнов. В конце зимы они ловят и приводят в селение маленького медвежонка. Если он совсем мал, какая-нибудь из айнскнх женщин выкармливает его своим молоком, если же подходящей кормилицы не оказывается, медвежонка кормят из рук пережеванной пищей. Дети обращаются с медвежонком с величайшим почтением и днем играют с ним в доме. Когда же медвежонок становится достаточно большим для того, чтобы причинять людям боль своими объятиями и когтями, его сажают в крепкую деревянную клетку и, как правило, выдерживают в ней два-три года, кормя рыбой и пшенной кашей. Продолжается этот период до тех пор, пока не наступает черед убить и съесть медведя. Но «чрезвычайно любопытно то, что откармливают медведя не просто ради хорошего мяса: его почитают как кумира и даже как некое подобие высшего существа».