Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)
Шрифт:
– Джонни!
Он застыл на месте, словно его чем-то стукнули. Голос был подобен лунному свету, если бы тот зачем-то превратился в звук.
– Это ты? – продолжала Пэт.
Джон ринулся вперед. Сердце у него прыгало, тихая радость взметнулась бушующим пламенем. Значит, предчувствие не обмануло, хотя он и думать не посмел бы, что чудо так прекрасно.
2
Ночь была звездная, но под деревьями царила тьма и Пэт едва-едва мерцала. Джон молча смотрел на нее. Что-то подобное он чувствовал один раз в жизни, серым ноябрьским днем, когда раздался свисток рефери и он, весь избитый, в грязи,
Пэт со своей стороны казалась спокойной.
– Да уж, собачка у тебя! Сторожевой пес. Сколько я бросила в окно камешков, а ей – хоть бы что.
– Эмили куда-то ушла.
– Надеюсь, ее укусит кролик. Все, мы с ней в ссоре. Она меня чуть не загрызла там, в деревне.
– Пэт! – вскричал Джон.
– Да-да. А сейчас, думаю, пойду-ка погляжу, как ты. Ночь такая… ну, такая, никак не уснуть. Зачем ты тут рыщешь?
Джон внезапно вспомнил, что ушел с поста, но не устыдился. Если бы тысячи взломщиков проникли в дом, он бы им не мешал. Их дело.
– Так, гуляю.
– Ты удивился, что я здесь?
– Да.
– Мы мало видимся.
– Я не думал, что ты… хочешь меня видеть.
– Господи! Почему?
– Не знаю.
Они замолчали. Джон терзался тем, что недостоин дара небес. Бормочет какие-то глупости… На мгновение он увидел себя ее глазами. Где она только не бывала, кого не видела! Ловкие, любезные, галантные… А манеры, a savoir faire [22] ! Мучительное смирение сковало его.
Ну хорошо, а все-таки она пришла с ним повидаться. Обретя немного уверенности, он стал лихорадочно искать слов, которые выразили бы, как он ценит благоволение небес, но тут она сказала:
22
Сноровка (фр.).
– Джонни, пойдем к этому рву.
Сердце его запело, как утренняя звезда [23] . Ему бы это в голову не пришло, но теперь он увидел, как прекрасен такой замысел. Он попытался выразить свою мысль и опять не нашел слов.
– Что-то ты не рад, – сказала она. – Наверное, думаешь, мне пора спать.
– Нет.
– Или сам хочешь спать.
– Нет.
– Тогда пойдем.
И они молча пошли ко рву по тисовой аллее. Тихая прелесть ночи окутала их, как мантия. В аллее было так темно, что даже Пэт не мерцала.
23
Перифраза стиха из книги Иова (38:7).
– Джонни!
– Да?
Что-то мягкое и благоуханное ткнулось в него, и он обнаружил, что держит ее в объятиях. Конечно, он тут же ее отпустил, а она нервно засмеялась.
– Прости, – сказала Пэт. – Споткнулась обо что-то.
Джон не ответил, да и не мог бы. Во внезапном озарении он понял, почему так неловок. Дело в том, что ему очень хочется обнять и поцеловать ее. Он резко остановился.
– Что случилось?
– Ничего, – отвечал Джон.
Мирская мудрость, бледная дева с поджатыми губами и кротким угрожающим взором, зашептала ему на ухо: «А стоит ли?» Пещерный человек, проснувшийся в нем, нырнул обратно, в темную древность. «Конечно, не стоит», – подумал современный Джон. В конце концов, тогда, в Лондоне, она ему
Ведь читал же он, как девушки восклицают: «Ах, ты все испортил!» Нет, портить нельзя. Дойдя решительным шагом до воротец, за которыми была лесенка, он браво их распахнул и предупредил:
– Осторожно!
– А что? – суховато спросила Пэт.
– Да вот, ступеньки.
– О! – откликнулась Пэт.
3
Он следовал за ней, думая о том, что лучшая в жизни ночь пошла как-то не так. Девушки – странные созданья, тонкие, что ли. То одно настроение, то другое. Пэт молчала, когда он выволакивал лодку; молчала и позже, когда та заскользила по воде, унося их в звездный прохладный мир, где царит тишина и темные деревья четко очерчены на фоне неба, словно вырезанные из картона.
– Тебе удобно? – наконец осведомился Джон.
– Спасибо, вполне.
Тут настроение снова сменилось, голос ее стал мягче.
– Как хорошо! – сказала Пэт, устраиваясь на подушках. – Помнишь, когда-то у вас была только плоскодонка?
– Хорошее было время! – вздохнул Джон.
– Да, – согласилась Пэт.
Очарование летней ночи снова оборвало беседу. Стояла тишина, если не считать шелеста крохотных волн и плеска весел. Вдруг над лодкой пронеслась летучая мышь, а у островка, пристанища птиц, что-то шумно подпрыгнуло.
– Щука? – предположила Пэт.
– Очень может быть.
Пэт выпрямилась, а потом наклонилась вперед.
– Отец был бы рад, – сказала она. – Он спит и видит, как бы половить тут щук. Джонни, хоть бы кто прикончил эту дурацкую ссору! Отец упираться не будет, если твой дядя что-нибудь сделает. В конце концов, он очень плохо поступил. Мог бы попросить прощения.
Джон ответил не сразу, думая о том, что каяться дядя не любит. Упрям – это еще мягко сказано. Свиньи склонялись перед ним, а мулы с большой пользой могли бы у него поучиться.
– Понимаешь, – выговорил Джон, – он такой человек…
– Тебя-то он выслушает!
– Как знать…
– Ты попробуй. Пойди и скажи, что отец ждет первого шага. Господи, это же истинный пустяк! Он его чуть не убил.
– Попробую…
– Джонни, я тебя прошу! Мне очень трудно. Отец увидел, что я стою с Хьюго, и страшно разорался. Знал бы он, что я тут с тобой! Он запретил мне разговаривать со всеми вами, даже с Эмили, хотя с ней я и сама бы… В общем, ни с ослом, ни с волом [24] . Проклял всех до единого, даже мышей на кухне. Я всегда была здесь как дома, а уж ты мне…
24
Перифраза десятой заповеди Десятисловия (см. Исх. 20:17, Втор. 5:21).
Джон застыл, держа весло над водой.
– …просто как брат.
Весло шумно опустилось куда следует.
– Наверное, – продолжала Пэт, – нынешние девушки чихали бы на отцов, а я не могу. Дело не в том, что он рассердится. Ему будет больно. Вот я и пришла тайком, хотя очень не люблю врать. Поговори ты со старым боровом! Нежно так, по-матерински.
– Пэт, – сказал Джон, – я не знаю, как это сделать, но непременно сделаю.
– Молодец! Смешной ты, честное слово. Вроде – размазня размазней, а вдруг…