Золото Ларвезы

Орлов Антон

– Вроде, поняла, – неуверенно произнесла лекарка. – Что я должна делать?

– То, что уже делаете: смотреть на город, чувствовать его в себе и снаружи, хотеть, чтобы он поднялся и стал еще лучше, чем до сих пор.

Зинта подумала, что она ведь и впрямь все это уже делает.

– Главное, думайте об этом почаще, – добавила песчаная ведьма. – Каждый день.

– Раньше я о таком и не слыхала. А ты откуда об этом знаешь?

– Случайно открылось. И раз это есть, наверняка открылось не мне первой. Я шла по улице Неистребимой Лозы, и там в одном доме начинающий музыкант учился играть на скрипке. Он фальшивил, инструмент

у него не очень-то, но он в эту музыку душу вкладывал – и свою любовь к Аленде, желание, чтобы город поскорее залечил раны и стал краше прежнего. Но слушать его было невыносимо, и я порвала ему струны, – она снова улыбнулась быстрой улыбкой, на этот раз с оттенком извинения. – Наверное, если бы я этого не сделала, его бы поколотили соседи. Потом я поднялась к нему и поговорила с ним о городе – так же, как с вами… Спасибо, господин Шайму.

Сиянец поставил перед ней большую фарфоровую кружку с тонко прорисованными красными башенками в молочном тумане.

У Зинты вертелись на языке еще вопросы насчет «пряжи» и общения с городом, но вслух она так и не задала их – решила, что сама понемножку разберется.

Зарево в ночном небе казалось огромным, как будто целый квартал охвачен огнем, хотя горело одно-единственное здание в центре Бражена. Тревожный колокол смолк: кому положено, уже примчались тушить, и весь городишко проснулся. С той стороны тянуло гарью, эта едкая вонь забивала вкрадчивые речные запахи. Проламываясь через тростники, Дирвен услышал, что кто-то из девчонок раскашлялся.

Хвала богам, обе сидели в лодке, как он велел. Хотя куда бы они делись в потемках? Разве что в кусты по нужде.

– Кто идет? – нарочито свирепым голосом рявкнула Глодия, когда мостки заскрипели у него под ногами.

– Свои, – буркнул Дирвен, перебираясь на место гребца. – Уматываем отсюда!

Мейлат еле заметно вздохнула, печально глядя в звездную даль. К крухутаку не ходи – расстраивается, что тот оголодавший пшор за ней не пришел.

Он мощными гребками направил лодку на середину реки.

– Фу, вонища, – недовольно сморщила нос Щука. – Это ты, что ли, постарался, пожар устроил? Хочешь, чтобы мы совсем задохнулись?!

– Не задохнешься. Сейчас отплывем подальше… До утра будем плыть, как в ту ночь, когда из Эгедры уходили.

После небольшой паузы Глодия спросила:

– Чего поджег-то?

– Библиотеку эту дурацкую. Использовал «Глаз Саламандры» – если он у тебя есть, больше ничего не надо. И если объект достаточно большой, лучше поджигать с нескольких сторон, чтоб наверняка.

Вряд ли неблагодарная ученица пропустила информацию мимо ушей. Она схватывала на лету, понимая со своей деревенской практичностью, что все, сказанное Дирвеном об амулетах – на вес золота. Но заговорила она, с присущей ей подлой стервозностью, о другом:

– Ну, как есть угробище! Теперь, чего доброго, нас с Мейлат обвинят в соучастии, еще и такого чирья на жопе нам не хватало!

– Против срамотизма надо бороться, – угрюмо и непреклонно возразил Дирвен.

Грести с помощью артефактов было ничуть не тяжело, и все равно он обливался потом. Жаркая духота тропической ночи, вода теплая, как суп, и в придачу ветер с юго-востока, поэтому запах гари до сих пор их преследует.

– Одно слово, угробище, – проворчала Глодия. – Где ни побываешь, там город после тебя как пирог, на который жопой сели.

Сперва Пергамон, потом Аленда, теперь этот Бражен. Небось не остановишься? Хотя эти крысы библиотечные мне совсем не понравились. Говорят непонятно по-каковски, не люблю я этого. Может, они тебя всяко просмеивают, а ты с ними как с воспитанными людьми рассусоливаешь, всякие здрасьте-пожалуйста… Как подумаю об этом, так бы и наплевала им в зенки, а я всегда об этом думаю, если чужой речи не понимаю. Я чувствительная. И одеты серенько, ни рожи, ни вкуса изысканного… Но пожар ты зря учинил, нам бы потихоньку отсюда сплавиться, а теперь тебя же и заподозрят.

Когда после побега из библиотеки Дирвен примчался в гостиницу, Щука продолжала ругать Мейлат. Велел им бегом собирать манатки, они похватали накупленное – и на пристань. Отплыв от дрянного городишки вниз по речке – якобы в ту же сторону, откуда явились – спрятались в тростниках. Дирвен активировал укрывающие амулеты и велел Глодии сделать то же самое. Несколько раз доносился плеск, мимо проходили туда-сюда какие-то суденышки, но за сплошной зеленой стеной не видно, кто это, рыбаки или полиция.

Хотелось выговориться, и он, едва не дрожа от праведного гнева, рассказал своим спутницам, что произошло. Мейлат глядела жалостно, словно он простудился или ушибся, а Щука дотошно выпытывала подробности.

Едва стемнело, Дирвен отправился мстить. Никто не может оскорбить повелителя амулетов и не поплатиться за это.

Теперь они шли вверх по Сябану, против течения. Он задействовал ускоряющий артефакт, и лодка рассекала блестящую темную воду, словно на веслах сидела дюжина гребцов.

– Сами виноваты, нечего такую мерзопакость в библиотеке держать. Если б не держали, ничего бы не случилось. Один дурак в газете про это написал, а другое дурачье подхватило, ну и пусть теперь пожар тушат.

– А ты что ли не понял, какая там закулисная интрига? – с ненавистной ему интонацией всезнающей умудренной тетки поинтересовалась Глодия. – Эх, ты, остолопина…

– Закрой свою щучью пасть!

– Я-то все поняла! И ты бы допер, если б мозгами пораскинул. Это же господин Тейзург самолично все устроил, чтоб тебя, дурня, всенародно опозорить, а себя в наилучшем виде показать после нанесенного тобой тяжкого оскорбления.

– Чего ты мелешь?!

– Чего есть, то и мелю! Сам рассказывал, что те срамные картинки были весьма искусно нарисованы, и тебя там будто бы осмеяли, а у господина Тейзурга даже лицо было прикрыто. И еще ты говорил, что толстый библиотекарь ответил полицейскому, мол, сам он не хотел те газеты брать, но ихнее начальство прислало их из Крибы с сопроводительным письмом. Говорил же?

– Ну, говорил, – раздраженно процедил Дирвен. – Ну и что?

– Вот тебе и ну, остолопина! Чворку ясно, кто за этим стоит! Кто те картинки искусные нарисовал, жаль, я не видела, и кто газетчикам из Бартоги заплатил, чтоб они про это со смаком расписали и выставили тебя на позорище, да чтобы побольше этих газет нашлепали, а потом повсюду разослали. Ну, и мне-то яснее ясного, кто с ихним высоким начальством договорился, небось тоже за немалые деньги, чтоб эти газеты в каждую библиотеку приняли. Вот зуб даю, так и было. Ты его на весь просвещенный мир ославил, а он тебя, и последнее слово за ним осталось. И хоть об заклад побьюсь – одной Бартогой тут не обошлось, в Ларвезу и Овдабу тоже небось завезли.