Золото Маккенны
Шрифт:
Солдат-бизонов провели полностью. Юный Мики Тиббс всё ещё зевал, завернувшись в одеяло, когда Санчес с Депленом покидали кавалерийский лагерь. Как ни был ярок лунный свет, армейский скаут, вздумай он погоню, ничего не смог бы поделать до самого рассвета. Слишком много скал и острого известняка было там, куда они направлялись, чтобы даже Юный Мики смог в них разобраться без достаточного освещения. Пелон позволил себе роскошь лающего смеха и окликнул остальных, призывая успокоить лошадей, переведя их на лёгкую рысь. Таким аллюром они всё ещё могли достигнуть Черепов к рассвету. Они напоят лошадей и отдохнут несколько часов, зная, что солдаты-бизоны и Юный Мики Тиббс ещё только выступают из Яки-Спринг, тогда как сами они подъезжают к Черепам.
— Клянусь Богом! — вскричал Пелон, ударяя по больному плечу Глена Маккенны, которого он вместе с Беном Коллом и Фрэнси Стэнтон пригласил скакать рядом с ним в этот миг торжества. — Даже для меня это была отличная ночная работа! Эти бедные цветные! Вы видели, как они бегали кругами, словно перееханные собаки? И палили в воздух? И вращали белками своих потешных глаз, словно безумные мустанги, что борются с арканом? Ай де ми! Можете ли вы представить себе, чтоб Пелон Лопес думал, будто эти чёрные обезьяны способны доставить ему неприятности?
Ни Колл, ни Маккенна не ответили ему. Его огромная лысая голова угрожающе завертелась.
— Что это? — с вызовом бросил он. — Всё ещё горюешь, что не смог перехитрить меня, Бенито? Ты, Маккенна, мой друг, тоже недоволен, что мои мозги лучше твоих в этой игре?
— Ах нет, хефе, — отрицал Маккенна, увидев злобный блеск его глаз. — Мы просто ошеломлены.
— Что ж, я не виню вас. Я несравненен.
Глен Маккенна поглядел на него и кивнул.
— Ты слишком скромен, — сказал он.
— Всё шутишь, Маккенна?
— Нет, хефе, но «несравненен» — столь ничтожное, мелкое слово. Ты заслуживаешь чего-нибудь позначительнее.
— И у тебя, должно быть, есть лучшее название?
— Да. Как насчёт отвратителен?
Вождь разбойников выпрямился и гордо воссел в седле.
— Я знал, — сказал он горделиво, — что однажды тебе придётся познать мою истинную природу.
— Это было неизбежно, — признал Маккенна.
Они ехали всю ночь. То была замечательная ночь.
Пустыня благоухала так, как только способна пахнуть пустыня после невыносимо знойного дня. Солнечный жар запёк внутри каждого камня, внутри каждой крупинки песка и тоненького, стойкого к засухе растения весь его аромат. Теперь, за несколько часов прохладной тьмы, эти земные ароматы и едкие запахи полыни, медвежьей травы, нопаля и «испанского клинка» поднимались навстречу обонянию вместе с поднятой лошадьми пылью, пропахшей потом и седельной кожей, с крепким резким привкусом конского помёта. Это был тот сорт вина странников, которым люди породы Маккенны и Бена Колла упивались досыта.
Пелон и Санчес, убийца и дезертир, также пали жертвами колдовства горячих песков и ночной прохлады. Так же как и стройный Беш и безмолвный Хачита. Даже мрачная Сэлли и иссушенная как мумия Малипаи глубоко вдыхали аромат ночи. Фрэнси Стэнтон тоже чувствовала его. Она была на удивление взволнована, а не испугана, и, к изумлению своему, обнаружила, что не ощущает усталости.
Он был такого рода, этот ночной воздух пустыни, что превращал крестьян в поэтов, мужчин в мальчишек, женщин в девчонок и наоборот. Он даже делал философов из бандитов-полукровок из Соноры. И спорщиков — из рыжебородых золотоискателей и подозрительных бывших заместителей шерифа. Запах озона и влияние Дианы подействовали на всех. Малипаи захотелось ехать рядом с Маккенной и Фрэнси, в отдалении от Пелона и сплести для синеглазого горного инженера историю про эль хефе, всю подноготную вместе с подлинной историей отца Сэлли — не белого, а чистокровного апаче, великого воина, а также подробности печального недоразумения, из-за которого молодая скво лишилась своего носа.
Маккенна не удивился, узнав из этого рассказа, что Сэлли была, как и её сводный брат Пелон, хорошей девушкой. Она вовсе не была неверной своему мужу, а просто попыталась доказать своему поклоннику, что её прелести недоступны. К несчастью, поблизости оказался муж. Не разобрав, что Сэлли оставалась верна ему, он отказался её слушать, просто заявив: трудно отвадить ухажёра, показывая ему то, чего у него нет. Достал свой нож и поставил отметину стыда на своей преданной супруге.
— Именно подобные поспешные ошибки, — заявила старая дама, — превращают жизнь в запутанный клубок. Если бы мужчины способны были слушать, вместо того, чтобы хвататься за нож да ружьё, в мире было бы куда меньше забот.
Маккенна, собравшись слушать ещё, вежливо осведомился о том, нет ли у Сэлли и Пелона ещё братьев и сестёр, и тут же был раздосадован, увидев скакавшую сразу позади них скво с пугающим взглядом, ту самую, история которой была только что рассказана. Она явно слышала каждое слово, переданное её матерью, и всё время следила за Маккенной. Только он подивился этому взору, как мрачная скво внезапно перевела взгляд на Фрэнси Стэнтон, прежде чем вновь обратить его на Маккенну, и тот понял, что заставляло Сэлли метать глазами искры в свете луны. То была не только плотоядная страсть к нему, но и ненависть к белой девушке.
Тут он понял, что отныне нельзя позволять, чтобы Фрэнси оставалась наедине с апачкой, сестрой Пелона. Не должен он позволить и чувственной индианке оттеснить его от остальных. Что она убьёт белую девушку, чтобы добиться своего — яснее ясного… и всё же в мягкой атмосфере пустынной ночи, красота которой пробудила в их странной компании новое чувство — некое подобие дружелюбия, такой поступок казался невозможным. Но Маккенна знал, что он вполне согласуется с понятиями апачей.
Резко отведя взгляд от Сэлли, он вернулся к Пелону, Бену Коллу и Венустиано Санчесу. Сэлли подождала остальных апачей — Беша и Хачиту. Малипаи, оставшись наедине с Фрэнси Стэнтон, освобождённой от кляпа и пут по приказу Пелона, кивнула белой девушке, пробормотав:
— Жаль, что ты не говоришь по-испански, мучача; я б рассказала тебе кое-что о той плосконосой стерве, там, сзади. Ты мне пришлась немного по сердцу. Ты костлява и крепка, как и я. Но ты хорошенькая. А я никогда не была хорошенькой. Может, поэтому ты мне и приглянулась. А может, и то, что я знаю — Маккенна любит тебя по-настоящему. И это движет моим сердцем. Неважно. Я всё же хотела, чтоб ты поняла, о чём речь, бедная ты чёртова дура. Эх! Да мне-то что! Ты б, верно, только плюнула мне в лицо за мою заботу. В конце концов, ты белая, а я всего только чёрная, до безобразия красно-коричневая, словно старая бизонья шкура, высушенная солнцем. Чёрт с тобой! Надеюсь, Сэлли перережет тебе глотку!