Золото Маккенны

Генри Уилл

Она завершила свой испаноязычный гнев гортанным проклятием на апаче, но Фрэнси Стэнтон улыбнулась, протянув руку, и похлопала сморщенную когтистую лапу Малипаи. Старуха, как змея, зашипела и убрала руку, словно обугленную, как головешка, Но в лунном свете белая девушка заметила блеск слезы в старых глазах матери Пелона Лопеса и улыбнулась снова, сказав тихим, приглушённым тоном:

— Я не думаю, чтоб ты меня обидела. Не знаю, что ты сказала, но почему-то не боюсь тебя. — Она нахмурилась на миг, пытаясь придумать, как передать старухе то, что сама чувствует и думает. Наконец серые её глаза просияли. Протянув руку, она дотронулась до груди безобразной скво повыше сердца. Затем прижала руку к собственному, произнеся одно слово: «Друзья».

Смысл этого слова понятен на любом языке, в любой стране, как никакое другое. Старая скво изумлённо оглядела её. Глаза их встретились и сказали что-то друг другу, затем расстались.

— Не знаю, — прошептала старая дама по-испански, — не знаю…

20

Неладно что-то у Черепов

— Теперь осталось недолго, — сказал Пелон. — Ай! Только вдохните этот свежий рассветный ветер! Что была за ночь! — Он экспансивно взмахнул рукой, одарив Маккенну своей безжизненной улыбкой, — Признайся, старина, ты знаешь, что я прав. Ты так же взволнован, как и я. Этот Юный Мики Тиббс! Эх! Он явно не то, что его отец, старик. Я думал о нём лучше. Но невозможно создать двух человек столь коварных и злобных, как Старый Мики Тиббс.

Он помолчал, вдохнув пустынного воздуха, почмокав толстыми губами так, словно тот был хорош на вкус.

— Видишь ли, амиго, дело вот в чём. Если, как я сказал прежде, Старый Мики был целиком сукиным сыном, тогда, ха-ха-ха, придётся признать, что молодой — всего лишь наполовину сукин сын, а? По крайней мере, вполовину, чем его отец. Что скажешь об этой шутке, Маккенна? Нравится?

— Не так, как та, что поведала мне твоя мать сейчас о твоей сестре Сэлли, — сказал белый золотоискатель. — Но я признаю, что ты унаследовал кое-что от дара старой дамы рассказывать истории. Отчего ты не сказал мне сразу, что она твоя мать, Пелон? Это тайна?

— Что ж, и да, и нет, амиго. В конце концов нет большой чести быть матерью Пелона Лопеса. — В его словах внезапно прозвучало слабое эхо серьёзности, ещё одна теплящаяся искра человеческой слабости, которую, казалось Маккенне, он уже чувствовал прежде.

— Я, однако, рассказывал тебе о Сэлли. Ты не скажешь, что я был лишь наполовину честен с тобой. А кроме того, какая разница?

Маккенна взвесил свой ответ.

— Разница в том, тот ли ты человек, каким мне представляешься. Я видел, как ты убил сегодня ночью двух человек; дважды ты нападал на меня, словно безумный, без всякой причины, а ещё — ударил Сэлли перед тем, как мы промчались мимо солдатского лагеря, и всё без видимой необходимости. Но всё-таки я думаю, что ты не Мартышка, не животное, как он.

— Какой же я тогда зверь?

— Плохой, но такой, у которого никогда не было возможности стать хорошим. Ты уже слишком стар нынче, чтобы перемениться, но мне всё-таки кажется, что ещё можно взрастить семена чести, унаследованные тобой от испанского отца. Ты знаешь что-нибудь об испанской религии, Пелон?

— Ха! Я всё о ней знаю. Все падре — это свора лживых псов. Они спят с сёстрами, крадут умы маленьких детей, отбирают деньги у бедных и отсылают папе в Рим, и всего этого достаточно, чтобы заставить честного разбойника покраснеть за свои грехи.

— Понятно, — сказал Маккенна, — я вижу, ты сторонник революции, таковы идеи Бенито Хуареса.

— Это мои идеи, — настаивал Пелон. — Правда, этот Бенито был великий человек. Герой. Ты знал, что он наполовину индеец?

— Он индеец на все сто, — сказал Маккенна. — Особенно в своих воззрениях на церковь. Нет, Пелон, я не думал спрашивать о церкви, я хотел узнать, знакомо ли тебе учение Христа?

— Христа?

— Конечно.

— Ты имеешь в виду Хесуса, сына Марии?

— А что, есть другой?

— А ты сам католик, Маккенна?

— Нет.

— Для чего спрашивать тогда все эти вещи?

— Пелон, ты способен ответить на простой вопрос?

— Конечно. Ты думаешь, я тупица?

— Неважно. Давай серьёзно — ты знаешь, Иисус Христос учит, что для плохого человека стать хорошим никогда не поздно.

Пелон откинул назад свою большую голову и рассмеялся.

— Ах, этот Хесус, — сказал он. — Хотелось бы поглядеть, как он проскакал бы в моём седле с пару набегов. Как всегда говаривал Бенито Хуарес, красно говорить легко.

Маккенна кивнул. Он продолжал удивляться, обнаруживая эти крошечные закоулки чувства и вспышки интеллекта у грубого бандита, и находка эта подкрепляла его чутьё и надежду, что он сможет каким-то образом использовать то доброе, что скрывалось в характере Пелона, если сможет его нащупать.

— Хефе, — сказал он, — разве нет ничего такого, к чему ты чувствуешь слабость? Кого бы ты любил? Что бы тебя заботило?

— Конечно! — вскричал предводитель разбойников стукнув собеседника по плечу. — Я люблю виски, добрую постель и молодуху потолще. В чём дело, Маккенна? Есть много такого, что меня заботит.

— Не такую заботу я имел в виду, Пелон. Разве нет человека или мыслей, которые печалили бы тебя, заставляли бы плакать либо желать измениться?

— К чему мне меняться, компадре? Я обманул лейтенанта-американо и тридцать чёрных солдат, и с ними молодого щенка, ублюдка, скаута-апаче, и направляюсь свободно навстречу потрясающему утру к доброй воде и отдыху, и горячему кофе, и что ни говори, в доброй компании друзей и женщин, способных делать всю работу в лагере. Послушай, друг, это у тебя нет представления о том, что лучше и что хуже в этой жизни. Если бы меня ожидала удача большая, чем эта, я бы просто не вынес её. И, Господи Боже, я ещё не упомянул про всё это золото там, в Каньоне-дель-Оро! Маккенна, ты просто старуха. Тебе и Хесусу стоит пойти в ученики к Пелону. Это вам кажется, что жизнь плоха, а не ему!

Глен Маккенна упрямо потряс головой.

— В один прекрасный день, — сказал он, — я обнаружу твоё слабое место. Я знаю — оно у тебя есть. Я верил в это с первого дня, как мы встретились. Мы, скотты, не так легко отказываемся от своих мыслей.

— Так же, как и мы, жители Соноры, — ответил Пелон. — И моя мысль заключается в том, чтоб ты теперь заткнулся, ты наговорил уже слишком много.

— Как пожелаешь, — уступил Маккенна, — но есть ещё одна вещь, хефе, о которой я намеревался тебя спросить. Это уже по делу. Можно?