Золото мертвых. Дворянин
Шрифт:
– Мачта, парус есть?
– Откель? Бери, дарю. Будет возможность – вернёшь, а нет… – Хозяин махнул рукой.
Выбираться из этой дыры всё равно надо, но топать пешком – не ближний край. Пожалуй, по воде быстрее будет, положение почти безвыходное.
– Ладно, давай свою лодку.
– Федька, поди сюда! – крикнул хозяин. – Возьми в сарае вёсла да проводи человека до лодки.
– С кем плыть? – изумился Федька.
– Ополоумел? Вёсла донесёшь, замок отомкнёшь – человек сам поплывёт. Вишь, беда у него, лошадь увели. Ступай!
Заглаживая вину, хозяин угостил завтраком за счёт заведения.
Лодка,
– Что за река? – мимоходом поинтересовался Андрей.
– Ока.
Стало быть, судоходная.
– Мне бы до Воронежа добраться.
– До Воронежа? – удивился Федька. – Не получится. Иди вниз по течению, мимо Рязани до Троицы, село такое. По правую руку приток будет, Проня называется. Сворачиваешь на неё – и до самых верховьев.
– А потом?
– А потом лошадь нанимай или пешком иди. Ока с Доном не соединяется.
Федька отомкнул ржавый замок, уложил вёсла в лодку.
– Садись, барин, оттолкну.
Андрей перепрыгнул с берега в лодку и сел на скамью. Фёдор вытолкнул лодку на чистую воду.
– Прощевай, барин!
– Какой я тебе барин? – пробурчал Андрей.
Ладно, какое-никакое средство передвижения есть. На лодке до Воронежа не добраться, но хоть бы до Рязани, а уж там он разберется.
Андрей взялся за вёсла и вывел лодку на середину реки, на стремнину – там течение сильнее. Грёб, не особо напрягаясь, берега и так уходили назад. Ещё бы мачту – и совсем можно было бы не напрягаться.
Через час впереди показалось судно. Оно поднималось вверх по течению, под парусом и вёслами. С него закричали:
– Эй, на лодке! Правее держи, не то подомнём!
Андрей направил лодку немного правее, ближе к берегу, и они разминулись. Река в этих местах широкая, даже парусные суда легко разойдутся. Надо только поглядывать за спину, чтобы не удариться лодкой о попутное судно.
По берегам иногда были видны деревни, хутора, сёла, однако приставать и искать там лошадь не имело смысла. Жаль, что он не спросил у Федьки, далеко ли до Рязани. И ещё один опрометчивый поступок он совершил: надо было на постоялом дворе лукошко с провизией взять – хлеба, яиц варёных да мяса варёного или жареного. Но не удосужился. Видимо, потеря лошади выбила его из колеи. Совсем плохо, Андрей, мыслить всегда трезво надо.
Час шёл за часом, но города видно не было. То, что Рязань стоит на Оке, он знал точно. И когда ему навстречу попалось очередное судно, крикнул:
– Далеко ли до Рязани?
– Завтра к полудню дойдёшь! – засмеялся рулевой.
Андрей мысленно чертыхнулся – зря он провизию не взял!
Когда отдыхал от работы на вёслах, река сама несла лодку, и Андрей с удовольствием разглядывал живописную местность. Жаль, лесов маловато, больше степи, овраги да поля, уже убранные. Осень, урожай в закромах.
Он решил передохнуть, а заодно и провизией разжиться – ведь время уже далеко за полдень. На правом берегу реки увидел деревню в десяток домов, правда, в отдалении от реки. Да что ему две сотни метров? Только ноги размять.
Берег оказался крутоват, метра три-четыре, но к самой воде вела тропинка. «Здесь и причалю лодку, – решил Андрей, – тем более какая-то коряга из земли торчит».
Правда, коряга была не у самой тропинки, на десяток метров дальше.
Он
Андрей перебрался с лодки на берег, взял в руки верёвку, обмотал ею корягу и подёргал. Не хватало только ещё, чтобы лодку течением унесло. Коня он уже лишился, а лодку надо беречь.
И он обратил внимание на корягу. Толстая, абсолютно круглая в диаметре, что в природе бывает редко, она была вся в земле. Деревяшка, в сырости сгнить должна. Да тьфу на неё, зачем она ему?
Он стукнул кулаком по коряге и замер в недоумении. Звук от удара был глухой, кулаку стало больно.
Андрей заинтересовался. Он достал нож, счистил с торца землю – показалась жёлтая полоса. Он начал активнее скрести ножом. Ба! Да это же дульная часть бронзовой пушки! Видимо, давно она тут лежала. И кому понадобилось её вкапывать? Ведь не сама же она в землю попала? В противном случае лежала бы на поверхности, пылью бы занесло, песком, травами поросла.
Андрей прошёлся ножом уже не с торца, а по телу пушки. Точно, бронза, патиной покрылась. Жаль, из глинистого берега только короткая часть ствола выступает, сантиметров двадцать – двадцать пять. Да пусть лежит себе, зачем она ему? Надо в деревню идти. Худо-бедно, но каравай хлеба купить можно, яичек, сала кусок да пару головок лука.
Андрей машинально ткнул лезвием ножа в забитое землёй дуло и удивился: клинок не пошёл, и звук раздался какой-то металлический. И тут его одолело любопытство – он начал выковыривать землю ножом. Неудобно, ствол пушечный высоковато вкопан. Самому надо стоять в полный рост, да ещё и руку тянуть приходится.
И вдруг что-то выпало из жерла пушки и прямо ему под ноги. Андрей нагнулся рассмотреть и оторопел: на земле, прямо у его ног лежала золотая монета!
Он поднял её, ополоснул в воде и всмотрелся, пытаясь определить принадлежность. Нет, непонятно, чья монета. Чистое золото, размером с медный пятак, но тяжелее, и чеканка полустёрлась. Андрей попробовал монету на зуб – на поверхности её остался след. Стало быть, золото высокой пробы.
Ножом Андрей расковырял землю, причём при этом ему попадались полуистлевшие остатки грубой ткани. Видимо кто-то, спрятав в ствол монеты, забил дуло пушки пыжом из грубой ткани, а сам пушечный ствол закопал в обрыв. Жители деревни сделать этого не могли: за одну такую монету можно купить несколько деревень – у крестьян нет таких денег. Купец? Даже не смешно. Купец деньгами крутит, у него они в обороте; ну, не без того, лежит на худые времена кубышка.
А монета явно старинная. В государстве Московском золотые златники чеканили давно, ещё при князе Владимире. Позже в обращении были серебряные и медные деньги. Золотые появились при Петре, но позже. Во времена царевны Софьи на единственном Московском монетном дворе из серебряной проволоки вручную чеканили серебряные копейки, денги (половина копейки) и полушки (четверть копейки). Покупательная способность таких денег была велика. Например, пуд сливочного, или, как тогда говорили, коровьего, масла стоил 60 копеек, пуд сёмги – 37 копеек, один осётр, как говаривали, «длинный», в подводу тележную – 30 копеек, сахарная голова – 40 копеек, бык-четырёхлетка – меньше рубля.