Золото муравьев
Шрифт:
Однажды днем Цеван повел нас к располагавшемуся на довольно значительном расстоянии от поселка большому камню, покрытому изображениями горных козлов. Цеван объяснил, что это алтарь, воздвигнутый на границе между землями поселков Гиагам и Хамелинг.
Этот камень на языке минаро назывался «басардик», а по-тибетски — «лато фобранг». Им была отмечена не только граница между поселками, но и пересечение двух троп. Одна вела к броду через реку, а другая спускалась с перевала Пенси-ла.
На этом алтаре ежегодно в десятый день второго месяца приносили в жертву коз для того, чтобы урожай был богатым. Козу жертвовали здесь и тогда, когда юноша из одного поселка брал в жены девушку из другого. В этом случае честь совершить обряд жертвоприношения возлагалась на молодого неженатого парня, родители которого еще не умерли. Во время обряда исполняющий роль жреца должен был до того момента, пока животное не испустит дух, держать в зубах веточку можжевельника, символизирующего жизнь. Кровью жертвы затем окроплялись алтарь и молодожены.
Этот обряд представлял для нас немалый интерес. Ведь в Ладакхе мы с Мисси уже не раз задавались вопросом, зачем нужны подобные покрытые рисунками камни, расположенные на значительном расстоянии от поселков. Теперь этот вопрос был разрешен.
В один из последних дней нашего пребывания в Гиагаме, когда я уже начал считать, что мы узнали здесь все, что только было можно, сторож буддийской часовенки, располагавшейся неподалеку от нашего лагеря, показал мне букет увядших уже цветов.
— Каре ре? (Что это?) — спросил я с любопытством.
— Ду-и менток (Ядовитые цветы), — ответил он.
Не затрудняя себя предосторожностями, я взял в руки несколько растений. На каждом стебле располагалось с десяток мелких темно-синих цветков, усеянных крошечными белыми точками. Верхний лепесток у цветков по форме напоминал что-то вроде шлема.
Сторож рассказал мне, что высушенные корни этого растения содержат смертельный яд.
— Мы натираем им наконечники стрел перед охотой, — сказал он.
В моем багаже имелся справочник по лекарственным растениям, и я принялся определять растение, принесенное сторожем. Оно относилось к семейству аконитовых. Представителей этого семейства из-за формы цветков называют «шлем Юпитера» или «монашеский капюшон», а также «волчья трава», так как волки от них погибают. «Относятся к наиболее ядовитым, — гласил справочник. — В медицине в микроскопических дозах применяются для лечения расстройства нервной системы».
Семейство аконитовых насчитывает около двух десятков видов, и я затруднялся точно определить, с которым из них имел дело. Это, впрочем, было не так уж и важно. Интересно было то, что из этого цветка получали сильнодействующий яд. Несущиеся галопом всадники племени минаро, вооруженные отравленными этим ядом стрелами, были силой, с которой враги не могли не считаться.
Осторожно засушив одно из растений, чтобы отвезти его потом во Францию, я в скором времени обнаружил десятки таких же, росших на полях вдоль оросительных каналов. Позже мы были свидетелями необоримой жизненной силы этих милых цветочков, разросшихся на пастбищах близ Рингдомского монастыря. В некоторых местах они покрывали землю сплошным ковром. Судя по всему, растение прекрасно себя чувствовало на высоте 4000 метров.
Странное совпадение: айны — древние жители Хоккайдо — использовали отравленные аконитом стрелы во время охоты на медведя и оленя. Кроме них и живущих за тысячи километров от Японии минаро Ладакха, этим способом охоты на Востоке никто, по-моему, не пользовался. С другой стороны, аконит, широко распространенный в Европе, употреблялся там в прошлом не только для того, чтобы угощать им владельцев соседних замков (обычное дело в средние века), но и для охоты на птиц.
За несколько дней до нашего отъезда из Гиагама жители поселка позвали нас посмотреть на соревнования по стрельбе из лука, устроенные в честь окончания сбора урожая. Эхо барабанного боя отражалось от возвышающегося над поселком пика — «жилища» Бабалашена, и стрелки один за другим посылали стрелы в мишень — врытую в землю доску. Зрелище было для нас необычным, но отнюдь не потрясающим: стрелы не отравленные, а луки сделаны из дерева… Кроме одного. Этот лук был настоящим произведением искусства. Его изготовили из пластинок козьего рога, хорошо проклеенных и обмотанных жилками. В результате получался легкий и упругий материал. Это было оружие всадника, и… оно точно копировало то, что мы привыкли называть «скифским луком». Несомненно, лук был изготовлен местными умельцами: он сделан из рога горного козла, а об особом отношении минаро к этому благородному животному мы уже знаем.
На следующий день Мисси, Нордруп и я распрощались с нашими друзьями в Гиагаме. Нам предстоял переход к высокогорьям Рупшу, населенным кочевыми народами. Район Рупшу представляет собой западную оконечность гигантского горного плато, простирающегося почти без понижений на расстояние четырех с половиной тысяч километров и лежащего на высоте 4600 метров над уровнем моря.
По дороге нам постоянно встречались наскальные рисунки, изображающие горных козлов, придорожные алтари и простые каменные обелиски. Теперь мы точно знали, где их искать — это нам объяснили: «в долинах, у подножия скал, напротив гор, где обитают божества», а также «у пересечения дорог между двумя поселками». В каждой из долин, веером спускавшихся с хребта, мы находили алтари богини природы — следы прежних поселений минаро в этих местах, населенных ныне в основном тибетцами.
Дорога привела нас сначала в Куршу — монастырь, в котором Нордруп жил с тринадцатилетнего возраста. Издалека монастырь казался ковром, раскинутым на красновато-коричневом горном склоне. Десятки келий поднимались по склону вверх, к двум большим храмам с плоскими крышами. В монастыре наш багаж пополнился увесистым мешочком ячменной муки, предназначавшейся в дорогу Нордрупу. Для меня брат Нордрупа припас несколько глиняных горшочков, наполненных великолепным виски, которое он приготавливал с помощью глиняного же перегонного аппарата, стоявшего в его крошечной келье. В стенах этой кельи монах проводил большую часть своей жизни, размышляя о бренности всего сущего.
Монастырь Курша.
Отец — эконом монастыря — провел нас к месту, что находится рядом с просторным общим залом. Здесь зимой устраивались кормушки с соломой для спускавшихся с гор диких козлов.
— Они знают, — пояснил эконом, — что мы не причиним им вреда, и едят прямо из рук.
Азиатская разновидность горного козла превосходит по размеру своих европейских сородичей. Ареал его простирается от Афганистана до Сибири. Размер рогов превышает подчас полтора метра. Представители этого вида встречаются в Аравии, Нубии и на Кавказе.
Почему же эти животные стали излюбленным объектом охоты древних? Во всяком случае добыча была не из легких. Мы узнали, что стадо горных коз из десяти — пятнадцати голов постоянно охраняется одним из козлов, который в случае опасности издает предупреждающее блеяние.
Я очень надеялся увидеть этих благородных животных во время путешествия, но надежда моя была вряд ли осуществима. Дело в том, что в летнее время дикие козлы поднимаются высоко в горы, к границе снегов, которые в Заскаре лежат на самой большой в мире высоте — около 6000 метров. Там же летом обитает и легендарный снежный барс.
Перед тем как покинуть поселок, я навестил своего старого знакомого, местного землевладельца Лумпо. Немолодой уже человек, отец пятерых детей, в юности он присутствовал при раскопках древнего захоронения. Быть может, высказал он теперь догадку, это была древняя могила человека из племени минаро? Четверть часа понадобилась нам, чтобы достичь места захоронения — скалистой возвышенности в центральной части долины. Здесь можно было ясно различить ряд округлых холмиков, идущих по гребню возвышенности. Мы приблизились к небольшой глубокой яме, окруженной камнями.