Золото Серебряной горы
Шрифт:
Петька совсем расслабился, успокоился и даже чуть-чуть вздремнул. И все же когда автобус начал приближаться к повороту на старую шахту, невольно напрягся. Не заговаривает ли ему водила зубы, не свернем ли к сопке? Но нет, автобус промчался, даже не замедляя скорости.
Теперь Петька совсем успокоился. Он просто думал. Лениво и неохотно. «Вот сидят в доме у дяди Миши преступнички, — думал он, — братец с сестрицей и думают, что теперь-то уж точно никто в милицию не сообщит. А вот — фиг вам! Еще немного — и поплатитесь
Глава 31. В ловушке
Вдруг автобус резко свернул с дороги и помчался через степь. К сопкам. Бумажкин вздрогнул, проснулся, к нему опять вернулась способность соображать.
— Эй, остановитесь! — закричал он. — Мне не туда, мне в милицию надо! Куда ты меня везешь? А-а-а-а!!!
— Слышь, Пинцет, — не оборачиваясь, произнес Будка, — заткни-ка рот этому ненормальному.
«Что еще за Пинцет? — удивился Петька. — Мы же вдвоем ехали!» Но до конца удивиться он не успел: сильный удар по голове чем-то тяжелым на какое-то время отключил сознание.
Когда Бумажкин пришел в себя, автомобиль уже стоял на месте, а откуда-то сверху, будто волнами, наплывал голос Будки:
— Вот и славненько… Хорошо, что мы успели. А то бы он нам всю малину испортил.
Петька понял, чей голос слышал он во сне целых две ночи. Это же Будки, Будки голос! Но вспомнил Бумажкин и еще об одном: о предупреждении бабы Груни. Похоже, и оно начинает сбываться.
Петька открыл глаза. Рядом с машиной били копытами две лошади: рыжая и черная. На черной сидел бородатый всадник. На седле второй лежали какие-то мешки.
— Очухался? — спросил Будка.
Петька хотел сказать все, что он о нем думает, но не смог. Губы оказались затянуты плотной лентой скотча.
— Вот то-то же, — злорадно засмеялся бандит, — мыслишки-то все, если они есть, конечно, в твоей башке, придется оставить при себе. А теперь давай, выкатывайся отсюда. А ты, Федотыч, — обратился он к дядьке, — пока седло-то для этого поганца освободи. С тобой поедет.
— Со мной? Че я с ним делать буду?
— Цыц! Кому сказано?
Петька вылез из машины и окинул взглядом местность. Позади раскинулась степь, впереди — бесконечные гряды сопок. Картина потрясающая, конечно, для кисти художника, но, когда у тебя заклеен рот, от удара кружится голова, да еще неизвестно, что ждет впереди…
Будка подтолкнул Петьку к черной гривастой красавице. Бумажкин и этих животных впервые видел так близко.
— Поди сам-то не залезет, — сказал бородатый. — Мал еще. Подсадить надо. А то целый час корячиться будет.
— Мал, да удал, — пробурчал Будка. — Чуть было всю малину нам не испортил. А ну залазь, московская морда! — Он приподнял Петьку над землей, и тот понял, что нужно ноги сунуть в стремена. — Ну все, Федотыч, мы рванули, некогда. И вы там поторопитесь. Полдня осталось. Башкой-то думайте!
Микроавтобус взвизгнул и сорвался с места.
— Но! — крикнул Федотыч. — Пшли!
Его лошадь тронулась и пошла вперед. Следом двинулась Петькина. Земля внизу заколыхалась. Петька вцепился руками в гриву и всем телом прижался к животному.
— Но! — закричал Федотыч. — Чего жмуришься? А на животину чего разлегся? Это что тебе, кровать, что ли, двуспальная! А ну сядь нормально и разуй глаза! Разуй глаза, тебе говорят, и сядь нормально!
Петька с трудом выпрямился и приоткрыл один глаз. Земля продолжала колыхаться в такт шагов лошади. Ему вдруг сделалось дурно, к горлу подступила тошнота. «А вдруг меня сейчас начнет рвать, а рот заклеен, — перепугался он. — Ведь я ж тогда захлебнусь».
Перед взором Бумажкина одна за другой менялись панорамы, достойные кисти художника. Вместе с бородатым Федотычем они то поднимались на самую вершину сопки, и тогда хорошо было видно уходящие вдаль бесконечные хребты других сопок, то спускались вниз и брели по длинным и темным распадкам. А однажды им на пути встретился горячий источник: из-под земли, задорным фонтанчиком, бил небольшой ключ и вытекающая вода собиралась в небольшое незамерзающее озерцо.
Но ничего этого не видел Петька. Он сидел бледный, напряженный и боялся двух вещей: как бы его не вырвало и как бы он не свалился с лошади. Иногда он ловил на себе быстрый, недобрый взгляд Федотыча, который тут же отводил глаза. Губы Федотыча были плотно сжаты, у скул непрерывно и нервно двигались желваки.
Наконец они остановились возле сопки, во внутрь которой вело темное зияющее отверстие. Петька подумал, что это, вероятно, новый вход в старую шахту. Значит, все-таки оказалось возможным его сделать!
Федотыч соскочил с лошади и громко крикнул:
— Пиночет, а Пиночет! Ты че, оглох, что ли, едри тебя!
Из отверстия, сгибаясь в три погибели, появился длинный сутулый парень. Лицо его напоминало злобную мордочку крысенка. Из-под узкого лба настороженно и неприветливо смотрели маленькие серые глазки.
— Ну что, нашли? — нетерпеливо спросил Федотыч.
— Прям, нашли. Быстро хочешь.
— А карта для чего?
— А в ней фиг разберешься. Подсунули фуфло какое-то…
— Как это — фуфло? Там все отмечено и написано.
— Написано! Какие-то сажени, локти. Черт разберет…
— Ну а старик на что? Он то, поди, соображает.
— Старик, по-моему, туфту гонит…
— Ничего, вдвоем-то мы его быстро научим работать. Да, сколько времени-то осталось? — Федотыч начал загибать пальцы. — Так, значит, в этих сутках… Да еще ночь… Утро… Целых девятнадцать часов… Так что все еще успеем. Сейчас лошадей разгружу, отведу, и к вам… Ох завтра и жрачка будет!