Золото староверов
Шрифт:
–Ну, где тут мой племянник? – послышался чей-то голос из толпы. Люди расступились, и перед Андреем вырос здоровенный мужик лет сорока, его могучий склад фигуры почему-то сразу напомнил рассказ отца о герое войны. У него так же, как и у всех, на лице играла добродушная улыбка. Он легко приподнял Андрея и трижды поцеловал его.
– Ну, здравствуй, племянник.
–Здравствуйте, Устин Акимович, – поздоровался Андрей.
–Как догадался, что это я?
–Мне про вас отец много рассказывал.
–Во дела, как он мог про меня рассказывать, если он сам меня ни разу не видел! – как-то по детски засмеялся Устин.
Андрей хотел обратиться к волшебнику, но не решался, он не знал, как его назвать, отец или дед.
–Что тревожит тебя? – первым обратился волшебник к нему.
–Батюшка, скажи, что мне здесь делать? Я хочу быть полезным вам и не
побоюсь любой работы.
Волшебник сделал, наконец, доброе лицо.
– Твоя, сынок, работа, будет не такая, как у всех, ты должен здесь ходить, смотреть и все очень хорошо запоминать. Ну а вот зачем, я тебе потом расскажу. Ты с Матреной уже, я вижу, познакомился, это и будет твоя жена.
Андрей сильно покраснел, ему было неудобно, что за него решают его семейный вопрос.
–Нет, ты, сынок, неправильно подумал, я не назначаю тебе жену, я просто смотрю в будущее, которого у нас осталось мало, – волшебник задумался.– Андрей, я тебя очень прошу, смотри внимательно, как мы живем и хорошенько запоминай. Хорошо?
–Хорошо. Но зачем мне запоминать?
–Потом узнаешь! Когда время придет.
Вдруг у волшебника глаза стали стеклянные. Он повернулся на север, развел руки в разные стороны и замер. Вдалеке послышался гул самолета.
Все стали потихоньку расходиться, чтобы не мешать волшебнику.
–Матрен, а что он сейчас делает? – спросил Андрей шепотом.
–Слышишь, самолет гудит, он летит сюда, но батюшка сейчас его отвернет. Он пролетит мимо и нас не увидит. У отца так много сейчас работы, он совсем не отдыхает.
Улыбка у Матрены исчезла, она с жалостью посмотрела на волшебника.
Он совсем не отдыхает, бывает, часами стоит, то отводит самолеты, то туристов. Еще хуже стало с геологами, они так и лезут сюда к нам, им золото нужно. Андрюшка, пойдем в церковь.
Матрена с гордостью вела за руку Андрея, она с радостью представляла его встречным. Те, так же с улыбкой, здоровались и шли за ними. До глубины души поражала та открытость этих таежных людей, та доброта, что сияла от них. Невозможно описать душевное состояние людей, но было видно, что они счастливы. От них шла какая-то радость; общаясь с ними, Андрей стал тоже им в ответ улыбаться, его душа так же была открыта этим прекрасным людям. Всем жителям деревни хотелось посмотреть на новенького. Андрей вспомнил, как он в пятом классе перешел в другую школу, и как было неприятно, когда все глазели на него. Но в этом случае все было наоборот, таежные люди смотрели на него, но открыто, без притворства и обмана. И на душе становилось еще светлее и радостней.
Церковь стояла на другой стороне деревни, возведённая из дерева, с изящными куполами, она поражала взгляд своей невероятной красотой. Кружево ручной резьбы украшало строение от самого низа до куполов. На самом верху возвышался центральный, самый большой купол с резным деревянным крестом. Перед входом в церковь висела большая икона, все подошедшие стали молиться. Андрей тоже перекрестился, он был воспитан без Бога и, идя в церковь, плохо представлял себя в ней. Он не знал, как себя вести и что делать.
–Матрен, – Андрей шепнул девушке на ухо, – я никогда не был в церкви. Что там делать?
–Андрюшка, там Боженька, он тебя научит, ты только душу свою открой, и он войдет в сердце твое. Забудь про все, про все твои проблемы. Боженька войдет в тебя, и твои проблемы станут его, он поможет тебе.
Слова Матрены вселили уверенность, и Андрей, открыв дверь, шагнул в церковь. Изнутри было видно, что сама церковь построена недавно, еще пахло деревом, смолой.
На стенах висели иконы, на многих рамки обожжены, но сам лик не тронут. Впереди, у алтаря, Андрей увидел икону и почувствовал, будто кто-то толкнул его к ней. Он оглянулся назад, но никого не увидел, подойдя ближе, он перекрестился.
–Здравствуй, сын мой, – перед Андреем вдруг вырос священник в длинной рясе. На его шее висел большой серебряный крест, батюшка был лет тридцати, не старше. Он внешне сильно напоминал волшебника. От него веяло чем – то добрым, хорошим, он смотрел на новенького и улыбался.
–Здравствуй, батюшка, – Андрей встал на колени.
–Открой мне душу свою, – отец Игнатий положил руку на голову Андрею,
закрыл глаза и долго что-то шептал.
Андрей почувствовал, будто слабое напряжение тока идет по всему его телу с головы и уходит в землю, поначалу было неприятно, но вскоре по всему телу пошел прилив сил, какое-то моральное удовлетворение. Андрей вдруг поймал себя на том, что он читает молитву, доселе ему неизвестную. Он открыл глаза. Батюшка стоял уже за алтарем, но Андрей отчетливо чувствовал у себя на голове чью-то руку, и от этого прикосновения у него на душе было легко и приятно. Его губы читали молитвы одну за другой, Андрей опять закрыл глаза. Прошло, наверно, много времени. Андрей почувствовал, как с его головы убрали руку, он вновь открыл глаза. На него с улыбкой стоял и смотрел батюшка.
–Ну что, Андрей, как ты себя чувствуешь?
–Очень хорошо себя чувствую, – Андрей чувствовал в себе прилив сил
и радости. Он встал и подошел к батюшке.
–Андрей, ты хороший человек, тебе будет легко у нас. Ступай, делай, что ты должен здесь делать.
–А что я должен делать?
–Смотри и все запоминай, – батюшка перекрестил Андрея. – Я буду молиться за тебя.
Андрей вышел из церкви, у дверей он повернулся к иконе и перекрестился. На этой иконе он тоже увидел на раме следы пожара.
–Андрюшка, ну как ты?
–Матрена, почему ты не пошла со мной?
–Ну, мне нельзя, – сказала Матрена и покраснела.
–Я смотрю, церковь горела?
–Ой, Андрюша, это было так страшно, года три назад непонятно от чего она загорелась. Мы всей деревней бросились тушить, но не смогли. Церковь сгорела вся, но иконы, которые висели в ней, не пострадали в огне, мы их нашли, помыли и поставили опять на место.
Андрей обошел церковь вокруг, ему очень понравилось, как была она сделана, с какой любовью обработано каждое бревно, каждая доска.