Золото Умальты
Шрифт:
Чагин понял, что лежит весь голый, с ног до головы обмазанный каким-то жиром, ноги его и руки привязаны к оглоблям нарт широкими кожаными ремнями. Мальчуган лет одиннадцати, тоже раскосый и смуглый, как раз проверял и сильней затягивал узлы. На поясе мальчугана красовался внушительных размеров нож в нарядных ножнах, расшитых бисером и шелком. Лицо подростка было хмурым и сосредоточенным.
Чагин с трудом повернул голову, стараясь справиться с охватившими его ужасом и тоской. Услышал негромкий голос присевшей рядом девушки с нежным взглядом.
– Ты русских убил?
Чагин покачал головой, хрипло и еле слышно, тяжело ворочая распухшим языком, проговорил, закрывая глаза.
– Напали. Бандиты. Кучер в сговоре…
Девушка негромко, но резко приказала:
– Глаза открой!
Мальчик с ножом закончил его привязывать и важно промолвил, медленно выговаривая русские слова.
– Терпи, крещеный. Бог терпел… Я тоже крещеный, – достал из-за пазухи, показал Чагину кипарисовый крестик на груди. – Я Панта, по-вашему – Пантелей.
Девушка улыбнулась.
– Я Малуша, сестра. Терпи, охотник.
Из темноты, словно из пламени костра, вдруг появился старик с сухим лицом, похожим на пергамент, сплошь испещренным морщинами. Его голову покрывала кожаная шапка с черными перьями, в руке тлел масляный факел. Старик что-то гортанно выкрикнул и бросился к Чагину, вскинув нож. Тот зажмурился от ужаса. Но ничего не произошло. Старик-шаман продолжал бормотать непонятные слова, то ли заклинания, то ли молитвы. В костре потрескивали дрова. Боль отпустила. Чагин приподнял веки – значит, это еще не смерть?
Девушка вдруг улыбнулась Чагину. Ее круглое румяное лицо казалось добрым и прекрасным. А говорили, среди тунгусок не бывает красавиц.
Она цокнула губами, и Чагин почувствовал, что его колено лижет шершавый язык.
– Гром, Громушка…
Малуша погладила пса.
– Твоя собака – гирку, наполовину волк. Смерть ее испугалась. Ты Добро-человек, – быстро проговорила Малуша, после чего внезапно отвернулась, словно смутившись.
Старый шаман вдруг выхватил из-за пояса нож, блеснувший в огне факела. «Все!» – понял Чагин и со всей мочи заорал:
– А-а-а!..
Малуша сжала руками его голову.
– Не кричи, Добро-человек.
Панта удерживал руки Чагина.
– Бог хотел, чтоб ты не умер. Значит, ты нужен здесь. Терпи. Шаман будет пуля из груди вынимать.
Шаман взмахнул ножом, запел свою молитву снова. Нож вонзился под ребра, словно протыкая Чагина насквозь, до самых пяток.
Чагин опять закричал и потерял сознание.
Потом его качало, словно в лодке на волнах, вокруг было лето, тепло разливалось по всему телу.
– Пей, Добро-человек, – шептал женский голос, и он глотал теплое целебное питье.
«Колдунья, – подумал он. – Ничего. Все-таки жив».
Рассвело. Он лежал на повозке, накрытый мягкими шкурами, а повозка ехала по заснеженной дороге, на упряжи оленей звенели бубенцы.
Рядом сидела Малуша, на ее лице играли отблески солнечного света. Гром трусил сбоку от нарт, весело поглядывая на хозяина.
Старый шаман путешествовал на монгольской мохнатой лошади. Говорил, обращаясь к Чагину:
– Меж двух миров живешь. И тьма тебя зовет, и свет не отпускает. Тебе надо к русским, про мертвых людей сказать.
Малуша наклонилась и вместе с Пантой помогла Чагину вдеть руки в рукава оленьей шубы, натянуть на голову просушенный у костра его старый башлык. Проговорила негромко:
– Эвены за оленем идут. Твою собаку я возьму. Она хозяина слышит, ход в темный мир стережет.
– Гром с тобой не пойдет.
– Он с Пантой пойдет, – улыбнулась Малуша. – А ты потом приходи. Когда снег вода станет.
Маленький Панта со взрослым, серьезным выражением лица кивнул, снял с шеи свой кипарисовый крестик и надел на шею Чагина. Медный крест Чагина на веревочном гайтане взял себе.
Чагин прикрыл глаза. Возражать не было сил.
Он догадался, что тунгусы везут его к Половинке, охотничьей заимке, стоявшей на почтовом тракте на полпути торговых обозов из губернского города в Софийск.
Хорошо. Значит, он сообщит… Обоз. Бандиты. Охрана жидкая… Догнать. Их еще можно догнать.
Сладкая дремота давила на затылок, склеивала веки. Чувствуя на лице уже по-весеннему теплый солнечный луч, мелькающий сквозь ветки деревьев, Чагин успокоился и задремал под мерный звон бубенцов оленьей упряжи и скрип полозьев по снегу.
Пес залаял, и Чагин в полусне услышал запах дыма и конского навоза – человеческое жилье.
Глава третья. Таланты и поклонники
Everett Collection / shutterstock.com
Соня Карпович, бедная сиротка, воспитанница овдовевшей купчихи Авдотьи Барминой, в семнадцать лет сбежала из дома своей благодетельницы.
Причиной тому стала бесовская выдумка – синематограф. В 1910 году бакалейщик Соломон Моисеевич Купер на паях с инженером Алексеевым открыл в Хабаровске гранд-иллюзион, и богомольная купчиха не удержалась от соблазна поглядеть на живые картины, поначалу не веря, что людей и разные предметы можно рисовать электричеством на растянутой простыне.
Рыжеволосая, долговязая застенчивая Соня, которую купчиха держала вместо горничной и компаньонки, чтобы делать скипидарные компрессы и читать на ночь Четьи-Минеи [3] , ездила с хозяйкой на богомолье и на Анненские воды [4] , а также по судебным тяжбам в разные ближние города. Была взята сиротка и на сеанс иллюзиона, который раз и навсегда перевернул ее судьбу.
Показывали драму из московской жизни. Красивая актриса в шляпе с перьями все каталась на тройке по Москве и хохотала, заходя в роскошные рестораны с высоким брюнетом. Потом брюнет застрелил ее из ревности и хотел застрелиться сам, но промахнулся. В заседании суда он был оправдан, так как «совершил преступление в безумии роковой страсти».
3
Четьи-Минеи, или Минеи-Четии, Четии-Минеи, Четь-Минеи – произведения русской церковно-исторической и духовно-учительной литературы о жизни православных святых, где истории о них даются по порядку месяцев (от греч. ???) и дней каждого месяца.
4
Анненские воды – с 1866 года бальнеологическая лечебница в 125 км от Николаевска-на-Амуре на горячих ключах (Михайловских, потом – Константиновских, в последствии – Анненских источниках) и лечебных грязях озера Гавань.