Золото. Книга 6
Шрифт:
– Ава, спускайся! Не мокни на стене, тебе вредно – только родила, простынешь! – крикнул Дамагой, усмехаясь.
– Меня простудой не возьмёшь, Дамагой! – ответила царица со смехом. – Ты же знаешь, такие как я, простудами не болеют! Золота ржа не берёт! Это тебе поберечься надо, простой человек! Сын весёлой потаскухи.
– Ну, дрянь… – услышали мы его бормотание, он набычился, подняв плечи, качая головой в богатом золотом шлеме.
Потом поднял голову, и лицо его стало бледно, черты обострились:
– Я сын потаскухи, это верно, но мне, мужчине, не стыдно. Вот тебе-то каково, самой потаскухой быть?! Я сам
С расчётом на окружающих сказал, на ратников, смутится Онега, унижены и побеждены они. Но с нею, с Онегой такое не пройдёт, уж я-то знаю. Ничто не дрогнуло в ней от его слов. Верно, золота ржа не берёт.
– Дак не о чем особенно было помнить-то, добрейший братец! – как ни в чём, ни бывало, продолжила легко смеяться царица. – Ты чего привёл свою банду? Лунная жрица не боится тебя, как Белогора, который её, бедняжку, так притеснил, что ни одного её Лунного двора не тронул?.. Явор, вы с Дамагоем как делите любовницу? Али ты не знаешь, что они сто лет знакомы и всегда о-очень близко дружили! Ты бы поглядывал! А то они сейчас победят, и на что ты им станешь нужен?! Может, думаешь, тебе корону наденут?! – царица прыснула даже. – А-атличный союз у вас! Крепкий, честный! Чести особенно много. Хоть взаймы бери, ковшами отвешивай. Всё царство затуманили своим враньём. Надолго ли, Доброгнева?!
– Болтаешь много, Ава, – произнесла Доброгнева, усмехаясь, изящно сидя в седле в тяжёлом бело-чёрном одеянии, расшитом жемчугом так богато, что оно кажется чешуйчатым. Она легко придерживает уздечку, серая кобыла пританцовывает под ней слегка.
Так и есть, чешуйчатые чудище вместе с лошадью…
– Боишься, знать, – добавила Доброгнева.
Но царица не смутилась и этими словами:
– Боюсь. Как не бояться? – легко согласилась и даже с улыбкой. – Несмотря на то, что клячи под вами все грязью замазались, как и алые плащи ваши. Вас вон, тыщ тридцать, поди, притащилось, а нас тут всего ничего. Ясно – боюсь, и не скрываю. Но теперь и ты бойся, лживая подруга, за спину гляди! У Явора, помнится, острый меч. А нам…Что вы нам можете сделать, кроме как убьёте?
Под её непринуждённые и весёлые даже речи, я чувствую, как меня отпускает напряжение, я обернулся на воинов около, и у них на лицах просвет, никто не боится, когда так говорит бесстрашная весёлая царица. Сияющая золотая царица, уверенная, что как бы ни сложилось, победа – наша, потому что то будет победа духа.
– Сдайтесь, Ава, – проговорил Дамагой. – Сбережёте жизни.
Царица, продолжая улыбаться, обернулась на стены, оглядела наших воинов, и вдруг они, будто прочитав её мысль, как по команде, повернулись спинами и сняли штаны, обнажив зады, выкрикивая при этом нахальные и оскорбительные лозунги в адрес пришедших завоевателей.
– Уж извини, Дамагой, – крикнула царица, смеясь. – Но нам сдаваться не к лицу. Чего же царю скажем? Нет, не пойдёт!
– Детей пожалей, стерва! – крикнула Доброгнева.
– Царские дети не для жалости родятся, но для чести! – выкрикнула царица, и будто эхом разнесло её слова над войском.
И над вражеской ратью.
И подхватили криком воины на стенах, ударяя в стену и вскидывая мечи и кулаки вверх, в самое небо.
– Я не хочу жечь город нашего отца, Ава, откройте
– Я – золотая царица, я рождена для трона! И мне твои посулы смешны, беглец и низкий обманщик! – выкрикнула царица.
И все услышали её. И гордо выпрямились непростая царица с нами, не обычная жена царя. Она – сам Великий Север, плоть от плоти и даже кровь от крови.
– А спокойствие оставь жёнам своим толстозадым! – добавила царица. – Ты некогда уже сулил мне свою дружбу, для меня закончилось плохо! Ты теперь Доброгневе дружбу и вечную любовь подари! Я обойдусь моими друзьями!
– Тогда все умрёте!
Наши ратники закричали, завопили:
– Авилла!
– Ориксай!
– Авилла!
– Ориксай!
– Авилла!
– Ориксай!
– Яван! Яван!
– Медведь!
– Воевода Яван!
Волна голосов всё выше, всё мощнее.
И с новой силой:
– Север!
– Ве-ли-кий Север!
– Север!
– Север! Се-вер! Се-вер! Се-вер!..
И повторяли так вновь и вновь, ударяя мечами и крепкими юфтяными сапогами по стене, в такт словам, создавая неимоверный ритмичный грохот и шум. И я орал вместе со всеми. К тому же ещё выбрасывая решительный и злой кулак с зажатым мечом в небо. Плевать, что Смерть несметной ратью пришла под стены солнечной столицы. Никто не победит нас. Убить можно, но не сломить!
Мы спешим. Ни я, ни Белогор не знаем, где мои дети. Но если он спокоен, если Авилла сделала так, что Белогор не волнуется об их судьбе, а он не мог не волноваться, будь они в опасности, то и я должен быть спокоен. Мне странно это, я никогда раньше не думал о детях. Но сейчас я понимаю, что я так много думаю о новорожденных сыновьях, чтобы не думать об Авилле.
– Белогор, ни ты, ни Авилла так и не рассказали, что было, когда вы встретили Дамагоя, – я посмотрел на Белогора.
Мы весь путь едем плечо к плечу, нельзя гнать, пешие не поспеют. Мы будем у Солнцеграда к завтрашнему утру, мы идём почти без привалов, и без ночёвки. Но перед самим городом надо дать войску роздых. Воевать усталые люди не должны.
Он повернул лицо ко мне, ставшее жёстким, дёрнулись губы, глаза сверкнули сталью, несмотря на сумеречный мягкий свет, но в них своё излучение, изнутреннее.
– С ней поступили жестоко, Ориксай, – чётко произнёс он и долго смотрел на меня, словно хотел увидеть, насколько глубоко вошло лезвие, которое он вонзил. – Так, что я лечил её несколько дней. Страшно… И то, что царевичи живы остались – это… Словом, Бог их сберёг.
Мне будто дали по лицу несколько раз, а потом под дых.
– Ты… почему не сказал… – задохнулся я.
Белогор отвернулся и добавил глухо:
– Время пришло и говорю.
И снова посмотрел на меня, прижигая раскалённым железом мои раны:
– Кого теперь ты пощадишь?
Я сорвался с места, рванув коня во весь опор, и скакал так долго, сколько мог, сколько мог мой конь, стараясь утишить сердце, зашедшееся болью и злостью. И руки, готовые сдавить любое горло. Я скакал, не разбирая дороги, далеко обогнав моё войско. Ветер, ветви хлестали меня по лицу и по плечам, полоскали мой плащ, но я нёсся и нёсся, словно надеялся нагнать, встретить моего врага…