Золотое дело

Булыга Сергей

– У нас тут лепота, – продолжил Гычев. – А вон там, за часовней, раньше росла вогульская молельная берёза. Вот такущая!

И показал, какая, и прибавил, что может отвести туда, дать посмотреть.

– Это после, – ответил Маркел. – Я с дороги. Продрог очень.

– И это у нас всегда есть! – радостно воскликнул Гычев. – Проходи!

Маркел вошёл в избу. Гычев втащил его узел и бросил на лавку, а сам полез в печь, разгрёб угли, сказал:

– Сейчас согреем. – И спросил: – Как тебя звать?

Маркел назвал себя, а после, подумав, прибавил:

– Петрович.

– Это хорошо! – сказал Гычев, шуруя в печи. – Пётр есть камень, сиречь сила, а без силы нам никак. Сейчас каша подойдёт, а мы пока по маленькой.

Он взял с полки кувшин и шкалики, поправил в лучине свет, налил, сказал:

– Нынче сочельник. Завтра Господь родится. С Богом!

Они выпили. После ещё выпили – за Богородицу. Маркелу стало хорошо. А тут и каша подоспела. Гычев нарезал сала. Ещё выпили. Маркел размяк и подобрел. Гычев почуял это и сразу спросил, по какому делу Маркел едет и куда. Маркел вместо ответа только усмехнулся. Тогда Гычев тоже усмехнулся и сказал, что это ему и так известно – Маркел приехал по лугуевский ясак. Маркел посмотрел на Гычева, подумал и сказал:

– Да, это верно. А как ты про то узнал?

– А что у нас ещё могло случиться? – удивился Гычев. – У нас здесь ничего не случается. У нас порядок! Колокола звенят, службы служатся. Ну и ещё раз в год приезжают вогулы, привозят ясак, а тут их уже ждут ваши стрельцы. А в этом году вогулы не приехали, стрельцы их ждали, ждали, не дождались и уехали ни с чем. Пропал царёв ясак!

Маркел задумался. Потом спросил:

– А что это Лугуй вдруг захотел возить ясак не в наши сибирские городки, а это ему было бы намного ближе, а, через Камень, к вам сюда, в такую даль?

На что Гычев усмехнулся и ответил:

– Ну, может, это для кого и даль, конечно, но зато почётная. Потому что это же только для вас, московских, наши места – глушь несусветная, но мы-то знаем, что это не так. Эти места очень знаменитые! Тут же в былые времена росла самая в наших краях высокая молельная берёза. Вот такая в комле! К ней отовсюду вогулы сходились, носили ей всякое. И этих даров вокруг неё было навалено в три роста, может, даже выше. А потом пришли наши монахи и её срубили. Когда та берёза падала, вот где было грохоту! Вогулы напугались и крестились. И стали нашими. И также земля вокруг вся стала наша. А те вогулы, что не испугались и не стали нашими, ушли за Камень. Это очень давно было, может, двести лет тому назад, но вогулы, те и эти, наши и не наши, про эту берёзу крепко помнят. И также помнил и Лугуй. Он, когда к нам приезжал с ясаком, всегда ходил на то место.

– И что? – спросил Маркел.

– И ничего, – ответил Гычев. – Постоит, помолчит и уйдёт. А в этом году вдруг не приехал. Это значит, убили его.

– Почему ты так думаешь? – спросил Маркел.

– Потому что был бы жив, приехал бы, – уверенно ответил Гычев. – Как бы это он свою молельную берёзу не уважил?

– Ну, может, нашёл другую, лучшую, – сказал Маркел. – Разве мало за Камнем молельных берёз? Или, может, он ещё кого нашёл, ещё молельнее.

– Ащ! – насмешливо воскликнул Гычев. – Да ты себе хоть представляешь, что тут была за берёза? Да в ней сама Золотая Баба сидела!

– Кто-кто?! – переспросил Маркел.

– Золотая Баба, – повторил Гычев, но уже безо всякой охоты.

– А это кто ещё такая?

– Ну, я не знаю, – настороженно ответил Гычев. – Так, слышал всякое. Будто была когда-то у вогулов такая древняя вещунья, очень ловкая. Она здесь, в этой берёзе, сидела, и это от неё была в этой берёзе сила. Поэтому когда пришли наши монахи и стали её рубить, они три дня рубили, не могли срубить. И только на четвёртый день сообразили, стали Золотую Бабу святым словом оттуда выкуривать. И выкурили! И как только Золотая Баба оттуда выскочила, наши сразу срубили ту великую молельную берёзу, порубили ей на плашки и побросали в реку, а река те плашки в море унесла, и всё на этом.

– А Золотая Баба куда подевалась? – спросил Маркел.

– Болтают всякое, но наверняка никто не знает, – опять очень нехотя ответил Гычев. – Одни говорят, что её тогда берёзой придавило и она пропала, а другие говорят, что её ничем не взять и она сбежала тогда от нас дальше, за Камень, и там припеваючи живёт, тамошние некрещёные вогулы носят ей дары, а она их за это милует.

– А носят они что? – спросил Маркел.

– Да у кого что есть, – ответил Гычев.

– А куда носят?

Гычев не ответил. Потом опасливо сказал:

– Нельзя об этом говорить. Она этого очень не любит. Услышит, сразу разозлится, когти выпустит, а когти у неё острющие, а…

И тут он замолчал и осмотрелся.

– Ладно, – сказал Маркел. – Не хочешь отвечать, не надо. Да ты, может, и в самом деле ничего не знаешь. Поэтому тогда я буду так: раз мне здесь ничего уже не вызнать, тогда я завтра поеду дальше, в Берёзов. Прикажи с утра подать коней.

– Так это, – растерялся Гычев. – Как это подать? И куда ехать? От нас дальше ямской гоньбы нет. Да и как это я дам тебе коней в такой мороз? Ты же загубишь их. Тебе об этом в Яренске разве не говорили?

– Ну, говорили, так и что?! – строго сказал Маркел. – А у меня государево дело! – И опять достал овчинку. – Видишь?! Она красная! Это значит, что как я сказал, так и будет! А иначе… Сам знаешь. Ну!

– Надо подумать, – мрачно сказал Гычев.

– Думай.

Гычев напыжился, долго молчал, после сказал:

– Да и зачем дальше ехать? Убили Лугуя. Не найдёшь ты его там. И также и ясака не найдёшь. А Золотой Бабы и подавно. Лучше поворачивай в Москву, скажи…

– Молчать! – гневно перебил его Маркел.

Гычев опять напыжился.

– Ладно, – сказал Маркел уже не так гневно. – Вот ты говоришь, что через Камень хода нет. И также и Батищев мне в Яренске говорил. А как тогда Лугуй со своими вогулами сюда каждый год ездил?!

– Ну так Лугуй совсем другое дело, – сказал Гычев. – Лугуй на собаках ездил, а его люди бежали на лыжах. Да и не зимой это всегда бывало, а ещё по осени, до Дмитриева дня, когда ещё мороз несильный и снег неглубокий. А сейчас бы и Лугуй не сдюжил, а только поморозил бы собак.