Золотое дерево
Шрифт:
Некоторые пленные французы жили в Англии годами с тех пор, как — сразу же после казни Людовика XVI — Франция объявила войну Англии. Амьенский мир 1802 года длился слишком недолго, и потому некоторые пленные не успели вернуться на родину, так и оставшись на чужбине. Кроме солдат, среди пленных были военные моряки, каперы и матросы с торговых судов. Николя узнал из надежного источника, что в Англии содержались в заключении более ста тысяч пленных французов и их союзников, причем эта цифра не учитывала взятых в плен Веллингтоном во время недавнего удачного наступления на Пиренейском полуострове. Поэтому неудивительно, что британцы превратили в тюрьмы трюмы стоявших на рейде старых военных кораблей и других судов. Это были самые ужасные места заключения.
Николя не собирался оставаться в Портсмуте, хотя решил на некоторое время задержаться здесь. Он снял комнату в одном частном доме, где договорился с хозяйкой также об обедах за умеренную плату. В тот день, когда Николя въехал в свое новое жилище, он забрал у портного, снявшего, с него мерки еще в пору его пребывания в казармах, новую штатскую одежду. Это были два костюма, один светло-коричневый, а другой серый. Николя остался доволен их качеством. Но военный мундир был тщательно вычищен и отглажен после починки. Николя аккуратно сложил его в большой чемодан, купленный им для хранения вещей. Наведя справки, он нашел учительницу, согласившуюся заниматься с ним английским языком, и брал у нее уроки шесть раз в неделю с девяти до пятнадцати часов. Еще на корабле по пути в Англию Николя решил, что он будет делать вдали от родины. Он хотел с пользой провести время в плену, полностью разочаровавшись в Бонапарте, который, как все говорили, готовился сейчас к вторжению в Россию, что должно было принести новые жертвы. Николя питал отвращение к праздному времяпровождению и думал, что найдет способ решить эту проблему.
Через три месяца он написал на великолепном английском языке письмо некому Джошуа Барнету, торговцу из Маклсфилда, который приезжал как-то в Лион, будучи еще совсем молодым человеком, для того, чтобы изучить шелкоткацкое дело, и останавливался в особняке Дево. Сам Николя, которому в ту пору было только три года, не мог помнить приезд этого человека в Лион, но он познакомился с Джошуа Барнетом, когда тот во второй раз приезжал во Францию во время Амьенского мира и навестил Луи Дево, явившись к нему вместе с женой. Во время своего второго визита англичанин настойчиво приглашал семью Дево приехать к нему в гости в Маклсфилд. Николя никогда не думал, что сможет когда-нибудь воспользоваться этим любезным приглашением, но на борту корабля, направляющегося к берегам Англии, он сразу же вспомнил о нем. В своем письме к Барнету Николя сообщил, как он оказался в Портсмуте и просил устроить его на работу в принадлежавшую Барнету шелкоткацкую мануфактуру. Николя не знал, захочет ли Барнет ответить ему. Англичане осуждали политику Наполеона, и в обстановке, когда страсти были особенно накалены, Джошуа Барнет мог не пожелать поддерживать знакомство с французом.
Однако ответ пришел незамедлительно, это было очень любезное письмо. Барнет писал, что двери его дома всегда открыты для представителей семейства Дево. Что же касается вопроса устройства на работу, то англичанин предлагал поговорить на эту тему при встрече, добавляя, что, если Николя так же хорошо говорит по-английски, как и пишет, ему вполне можно будет найти подходящее место.
— Что вы думаете обо всем этом? — спросил Николя свою седовласую учительницу английского языка.
Пожилая дама, которой был очень симпатичен этот иностранец с приятным акцентом, только улыбнулась ему в ответ. Они сидели теплым июньским днем за столом на веранде и пили чай.
— Поезжайте в Маклсфилд, — наконец сказала она. — Вы уже неплохо говорите по-английски и с каждым днем делаете новые успехи. Если вам предложат хорошее место, вы заслуженно получите его.
— Благодарю вас, мисс Помфрет, — он поднес к губам ее худую руку, покрытую старческими пигментными пятнами. — Вы были исключительно добры и терпеливы со мной.
Ей было жаль расставаться со своим учеником, который скрашивал ей одиночество.
Вскоре Николя получил разрешение властей поселиться в Маклсфилде. Прежде чем покинуть Портсмут, Николя навестил своих однополчан и попрощался с ними, не зная, удастся ли им когда-нибудь еще свидеться на этом свете. Нижние чины, служившие под его командой, были помещены в Порчестерский замок, тюрьму, расположенную недалеко от порта. В ней содержалось более пяти тысяч заключенных из числа военнопленных. Конечно, в замке пленные чувствовали себя вольготнее, чем в переполненных трюмах и на нижних палубах. Здесь имелся большой двор для игр на свежем воздухе и физических упражнений, и все же в замке было довольно тесно. Удрученные своим безвыходным положением, заключенные зачастую вели себя очень агрессивно, срывали злость друг на друге и даже нападали на охрану. Каждое нарушение правил тюремного распорядка строго каралось. Николя вынужден был подкупить двух охранников, чтобы получить разрешение повидаться со своими кавалеристами. Их свидание длилось четверть часа.
Его егеря, бравые кавалеристы, находились в мрачном расположении духа, не в силах привыкнуть к условиям неволи. Они горячились и раздражались по каждому пустяку. Старожилы тюрьмы, которые смирились со своим положением, вели себя более спокойно и разумно, научившись пользоваться каждой свободной минутой для того, чтобы подзаработать. Почти во всех подобных местах заключения военнопленные уносили из столовой обглоданные кости, вываривали и очищали их, а затем вырезали из них миниатюрные корабли, изображая до мельчайших подробностей все детали оснащения, а также забавные игрушки — танцоров, марширующих солдат, прялки с подвижным колесом, шахматные фигурки, складывающиеся веера, подставки для часов, зубочистки, качающиеся люльки со спящими в них младенцами. Кроме того, некоторые умельцы плели из соломы шляпы, домашние туфли и сандалии, а также делали маркетри соломкой на крышках шкатулок, каминных экранах, табакерках и других предметах домашнего обихода. По определенным дням в тюрьмах устраивались распродажи всех этих изделий, которые разрешалось посещать горожанам. Николя, передав своим егерям купленный для них табак и попрощавшись с ними, хотел идти, но на обратном пути к обитым железом воротам ему буквально всучили несколько подобных изделий, выполненных руками заключенных. Особенно настойчив был один из ветеранов этой тюрьмы, обладавший, по-видимому, завидным умением сбывать с рук свой товар.
— Если вы не хотите брать галеон, или шхуну, или даже клипер, тогда, может быть, вы возьмете вот это прекрасное носовое украшение для корабля, месье? Позвольте заметить, что такого вы больше ни у кого не найдете.
Он не отставал от Николя, дойдя с ним до самых ворот, и продолжал расхваливать свой товар, хотя стражник уже начал отодвигать тяжелые засовы. Носовое украшение корабля, вырезанное из кости, было размером не более восьми дюймов. По цвету материал напоминал слоновую кость. Изящно вырезанное носовое украшение представляло собой погрудный портрет прекрасной женщины, ее волнистые волосы были откинуты со лба назад, как будто ей в лицо дул встречный морской ветер, тонкая ткань облегала высокую грудь. Она каким-то непостижимым образом была очень похожа на Габриэль. Восхищенный Николя взял изящную вещицу в руки.
— Сколько ты просишь за нее?
Вернувшись к себе, Николя осторожно завернул свою покупку в белый носовой платок и уложил ее вместе с остальными вещами в чемодан. Сходство женщины, изображенной на поделке, с Габриэль было просто поразительным. Николя признавал, что с его стороны было безумием покупать эту вещицу, ведь он всеми силами старался забыть Габриэль. А вместо этого приобрел ее портрет, который постоянно будет растравлять его незажившую рану, напоминая о далекой возлюбленной. Она до сих пор владела всеми его помыслами и мечтами. Постепенно Николя пришел: к заключению, что — поскольку время не властно над его чувством к Габриэль — ему самому следует принять кардинальные меры, чтобы изгнать из своего сердца ее образ.
На следующее утро, занимая свое место в дилижансе, отправляющемся из Портсмута в Маклсфилд, Николя тяжело вздыхал — утренние газеты принесли сообщение о том, что Бонапарт перешел реку Неман и вторгся в пределы России. Николя не мог отделаться от предчувствия, что сегодняшний день является роковым для судеб его любимой родины.
Путешествие длилось два дня. Почтовая карета, прежде чем въехать в Чешир, должна была миновать земли пяти графств. Николя с большим интересом глядел из окна и не переставал удивляться тому, насколько Англия отличается от его родины, а ведь две страны разделены лишь узким проливом. Ландшафт, архитектура, политические традиции, нравы и обычаи, кухня — все здесь было другое. Неудивительно, что британцы и французы не могли найти общего языка и считались заклятыми врагами, их неприязненные чувства друг к другу время от времени выливались в вооруженные конфликты, в которые обычно постепенно втягивались и другие страны. Николя чувствовал себя здесь, в этой стране, которая находилась, образно говоря, в двух шагах от его родины, совсем чужим. Удрученный тем, что попал в плен и все еще виня в этом себя — хотя альтернативой пленения могла быть в тех условиях только смерть, — Николя очень надеялся на Барнета. Какой бы тяжелой ни была работа на ткацкой мануфактуре, она даст возможность забыться, наполнит его жизнь хоть каким-то смыслом.