Золотое дерево
Шрифт:
Строя подобные планы на будущее, Доминик Рош не стал возражать, когда Элен сообщила о своем намерении повидаться с мужем, полк которого находился сейчас где-то на побережье в районе Ла-Манша, готовясь, по приказу Императору, к втор-жениюв Англию.
— Передай ему вот это, — сказал старик, снимая с пальца перстень с рубином и передавая его невестке.
— Скажи ему, что это подарок на память от меня на случай, если я уже умру к тому времени, когда он вернется с победой домой, разгромив англичан.
Элен, приготовившаяся к трудному разговору со свекром, к его обычному ворчливому недовольству, почувствовала огромное облегчение и радость, видя, что он благословляет ее отъезд к мужу. Она с благодарностью взяла перстень и осторожно положила его на ладонь. Ободренная таким неожиданным благодушием старика, она отважилась обратиться к нему с
— Можно я перед нашим отъездом принесу показать вам Жюльетту?
— Нет, прежде ты мне покажешь сына моего сына! Твоя дочь не представляет для меня ни малейшего интереса!
Лицо Элен залилось краской. Пренебрежение свекра к ее горячо любимому ребенку глубоко ранило душу матери, и, оскорбленная, она бросилась на защиту своего младенца, словно разъяренная львица, защищающая своего детеныша.
— Жюльетта имеет все права на то, чтобы вы считались с ней и приняли ее в свою семью! Она — ваша внучка, одна из Рошей! Вы — вздорный старик, Доминик Рош! Вы относитесь к моему ребенку так, как вы в свое время относились к маленькой Габриэль — к Габриэль, которая понимает вас, как никто другой, как не понимают вас ваши сыновья! Вы знаете об этом? — и Элен сделала несколько шагов вперед. Доминик был столь встревожен необычным поведением невестки, что заерзал в своем кресле, чувствуя сильное беспокойство. — Она, несмотря на всю вашу жестокость к ней, знает то, чего не желаете знать вы; вашей общей чертой является интерес к шелку и преданность шелкоткацкому делу. Габриэль смогла бы сделать для процветания фирмы Рошей больше, чем дюжина сыновей вместе взятых, но вы слишком пристрастны и не хотите видеть этого!
И Элен пулей выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью. Доминик хмыкнул, все еще не оправившись от изумления. Кто бы мог ожидать подобного приступа ярости от столь кроткой миниатюрной женщины? Эта оценка взбодрила старика, как холодный душ.
Габриэль вызвалась проводить Элен с ребенком до Булони. Они отправились в эту поездку в карете Рошей в сопровождении двух горничных, взяв с собой много багажа, необходимого в пути для ухода за ребенком. Эмиль неохотно отпустил жену.
— Мне следовало бы отправиться вместе с вами в этот неблизкий путь, — сказал он.
— Но ведь на ферме в это время года так много дел, — возразили Габриэль, поскольку вскоре должен был начаться новый цикл в разведении шелкопрядов. — Мы возьмем с собой вооруженного слугу-и вооружим нашего кучера. Думаю, двое мужчин смогут надежно защитить нас.
Однако Эмиль успокоился только после того, как заставил жену взять с собой маленький дамский пистолет, который та положила в свою бархатную сумочку. У Габриэль время от времени было такое чувство, будто она задыхается рядом с Эмилем, так угнетало ее его собственническое отношение к ней, поэтому у нее довольно часто возникала необходимость отдохнуть от него, уехав куда-нибудь. Сам Эмиль, казалось, был неспособен понять стремление жены к духовной независимости. Создавалось впечатление, будто он в глубине души надеялся, что замужество в корне изменит саму Габриэль, как одомашнивание изменило в свое время шелкопрядов, лишив их способности к полету. Она видела, что муж все чаще и чаще пытался полностью завладеть всеми ее помыслами и душой. Эти попытки неизбежно приводили к стычкам и ссорам между супругами и заканчивались тем, что Эмиль впадал в подавленное молчание, а сама Габриэль страшно огорчалась по поводу взаимного непонимания. Трудно было сказать, кого из них в большей степени угнетали подобные сцены.
Надо отдать должное Эмилю, он изо всех сил старался сохранить мир и покой в семье и поэтому не отстранил жену полностью от дел, связанных с шелководством, как она того боялась. Он предоставил ей самой выбирать те оттенки, в которые должна быть окрашена часть пряжи для покупателей, предпочитавших приобретать уже окрашенный шелк.
Подобно ткачеству, окрашивание пряжи являлось чаще всего семейным ремеслом, поэтому Габриэль нередко посещала дома красильщиков для того, чтобы понаблюдать за самим процессом их работы, часто сопряженной с вредными испарениями, наносившими ущерб здоровью. Вскоре Габриэль добилась получения различных тонов ярко-синего цвета, однако яркие краски легко выцветали под действием света и времени, поэтому прежде всего необходимо было добиваться их устойчивости. Сам Император предъявил к шелкопромышяенникам требование, чтобы окраска шелковых тканей, используемых для портьер и обивки стен дворцов, была устойчивой. Наполеон был крайне разочарован тем, что недавно обитые стены комнат, предназначенных в Фонтебло для Императрицы Жозефины, быстро выгорели, утратив свой первоначальный цвет. Габриэль не теряла надежды найти устойчивые красители для шелковой пряжи, и действительно некоторые из ее опытов увенчались полным успехом.
Временами, сидя напротив друг друга за обеденным столом, Габриэль и Эмиль обменивались вдруг улыбками, не произнося при этом ни слова, как будто радуясь какой-то общей тайной мысли. Все это скорее походило на внезапно брошенную друг другу ветку оливы — мира, о котором страстно мечтали оба супруга. Эмиль предоставил в ее ведение заботы о выборе красителей для шелковой пряжи, заставив жену отказаться тем самым от участия в руководстве шелководческой фермой, — чего он собственно и добивался. Габриэль сознательно пошла на эту сделку, понимая, что именно движет ее мужем. Улыбаясь друг другу за обеденным столом, как будто без причины, они поднимали бокалы и, чокаясь, испытывали почти счастье от гармонии, воцарившейся в их супружеских отношениях. Габриэль в это время почти забывала мучившие ее по ночам кошмары, запрятанные глубоко в подсознание: тень Николя Дево, казалось, еще не пролегла между ними. Габриэль слышала, что окончившаяся неудачей попытка Николя получить поставки шелка-сырца с фермы Вальмонов помешали его планам открытия в Лионе ткацких мастерских, но это вовсе не означало, что он отказался от своих замыслов. Каждый раз, когда при Габриэль упоминали имя Николя Дево — а это случалось довольно часто, — ее сердце начинало учащенно биться. Она мечтала забеременеть, как утопающий мечтает о внезапном спасении, надеясь, что ребенок привяжет ее к мужу. Однако мечта Габриэль все не воплощалась в жизнь, несмотря на страстное желание.
Между тем путешествие в Булонь проходило вполне благополучно. По мере их приближения к портовому городу вдоль дорога все чаще и чаще стали возникать палаточные города — военные лагеря в окружении палаток тех, кто следовал за армией. О тяжелом походном быте свидетельствовали многочисленные веревки с бельем, вывешенным на просушку, а также бродившие между палатками козы и копошащиеся в пыли куры. Дело в том, что официально признанные жены и дети военных получали всего лишь половину суточного довольствия, а не признанные таковыми вообще ничего не получали и вынуждены были заботиться о своем пропитании самостоятельно. Несколько полуоборванных мальчишек кинулись вслед за проезжавшей каретой, прося милостыню. Элен бросила им пакет с продуктами, оставшимися от их припасов, а затем несколько монет.
Жюль расставлял в это время посты часовых и, услышав о прибытии карсты, прискакал к городской заставе Булони верхом, вздымая за собой клубы ныли, для того, чтобы встретить своих родных. Прежде всего он заключил в объятия Элен, их встреча была радостной и сердечной. Когда счастливый отец взял на руки Жюльетту, девочка наградила его улыбкой, по-видимому, она была просто очарована блеском его начищенных металлических пуговиц и красивых аксельбантов, которые малышка пыталась схватить своими ручонками. Исполненный гордости Жюль бросился целовать жену, чуть не задушив младенца, зажатого между ними. Затем путешественницы вновь уселись в карету и продолжали свой путь, но теперь уже в сопровождении Жюля, скакавшего рядом и беседовавшего с Элен и Габриэль через открытое окно кареты.
— Боюсь, что жилище, которое мне удалось подыскать для вас, слишком убого, но это единственное, что я смог найти в городе. Здесь на вес золота любое помещение — будь оно на чердаке, во флигеле или даже в сарае, потому что спрос на жилье слишком велик — причем не только среди военных, но и среди тех, кто приехал, чтобы свидеться со своими родными и близкими.
Жюль отнюдь не преувеличивал то, что творилось в этом перенаселенном портовом городе. Булонь действительно превратилась в один огромный военный лагерь, где повсюду сновали солдаты, подводы, лошади… Великая Армия концентрировала здесь свои силы для того, чтобы, собрав в единый кулак двухсоттысячное войско, устремиться через пролив и захватить островное государство, извечного противника Франции. Единственным препятствием, которое отодвигало сроки нападения на Англию, был сильный Королевский Флот, все еще господствующий на море, и кораблям Франции и Испании до сих пор не удавалось выровнять положение. Нельзя было начинать переправу через пролив, пока существовала реальная угроза, что все баржи будут потоплены в пути.