Золотое колечко на границе тьмы
Шрифт:
– Зинаида Порох… Прохоровна! Это же не его нагашек! Это мой! Я дал ему посмотреть!.. Я его нашел перед школой, в траве! Хотел сразу выбросить на помойку, да тут звонок!.. Балда ты, Чижик, ведь говорил же я: не нажимай, вдруг заряжен!
Зинаида Прохоровна прожгла меня взглядом от стриженой макушки до ботинок и… поверила. То есть поверила, что нагашек дал Чижику я. Но не тому, конечно, что я собирался выбросить его на помойку. Хотя я и тупица в арифметике, но не полный же идиот.
– Чижиков, сядь… – В голосе завуча было пренебрежение и облегчение. –
Чижик, как вельветовый мешок с опилками, упал на сиденье. И бросил на меня мучительный взгляд. В нем были страдания совести и благодарность. И робкий вопрос: "Может, мне признаться?"
"Помалкивай", – ответил я тоже взглядом. Суровым. Зинаида Прохоровна пошла к двери. Нагашек она несла двумя пальцами – так держат за хвост дохлую мышь. В приоткрытую дверь завуч возгласила:
– Дина Львовна! Дина Львов-на-а! Зайдите в пятый "Б"!
И сразу каблучки – стук-стук-стук! В классе возникла юная Дина Львовна, которую между собой мы звали Диночкой. Она работала первый год, была учительницей третьеклассников и заодно – пионервожатой. Помимо этих должностей Зинаида явно навязывала Диночке роль своей адьютанши.
– Я здесь, Зинаида Прохоровна!
– Дина Львовна, возьмите эту гадость и выбросьте в уборную!
– Хорошо, Зинаида Прохоровна. – Диночка тоже двумя пальцами взяла гадость. – Можно идти?
– Постойте…
– Хорошо, Зинаида Прохоровна.
– Вот его… – отточенный ноготь завуча устремился в меня, – вы внесете в список тех, кого должны посетить дома в первую очередь. И пусть его родители узнают, ч т о их сын приносит на уроки.
– Хорошо, Зинаида Прохоровна… – Диночка украдкой бросила на меня сочувствующий взгляд. Кое-кто из одноклассников – тоже. Мы знали, что по поручению педсовета Диночка ходит по семьям наиболее трудных учеников и дает указания, как воспитывать. Потому что она – наш красногалстучный командир.
Диночка удалилась, держа нагашек на отлете, как что-то дурно пахнущее.
А Форик вдруг поднял руку.
– Можно выйти?
– Что случилось?
– Тошнит почему-то… – Форик сидел впереди, лица его я не видел, но голос был страдательный.
– Еще не легче, – поморщилась Зинаида Прохоровна. – Ступай…
И Форик выскочил, грохоча сапогами.
Вернулся он с невозмутимым лицом. Видимо, хворь прошла.
А я, как и было предписано, до конца урока стоял столбом. И слышал тихие, виноватые вздохи Чижика.
После уроков Чижик сразу покаянно запричитал:
– Я не знал, что он заряженный… Теперь тебе дома попадет, да?
– Сиди, не хныкай. Нисколько мне не попадет.
– Но Дина Львовна же расскажет же…
– Ну и что? А я маме расскажу все, как было, она только посмеется. За такие дела меня никогда не ругают, это же не двойки…
– Тем более что нагашек по правде и не твой, – опять вздохнул Чижик.
– Да если бы и мой! Подумаешь! Мама в детстве сама стреляла из поджигов! Их делал её брат, мой дядя Боря…
Чижик
Форик, стуча сапогами, подошел и слушал наш разговор. Потом сказал:
– Я же предупреждал: "Осторожнее".
– А я не понял… Я, наверно, безнадежно неразвитый, – опять покаялся бесхитростный Чижик.
– Просто ты растяпа, – утешил я.
– А тебе правда ничего дома не будет? – опять за-страдал он.
– Ничего… Нагашек только жалко. Форик зря трудился.
– Не зря, – сказал Форик. – Вот… Только поаккуратнее в другой раз. – И вынул из кармана тесной своей курточки нагашек. Тот самый, с красной резинкой!
Чижик замигал. А я обалдело спросил:
– Откуда?
– Диночка отдала. Я ее догнал и все объяснил. Мы с ней друзья…
У Чижика опять округлился рот. Учительница в друзьях у пятиклассника (пусть даже такая юная, как Диночка!) – это для Чижика было непостижимо, так же как мама с пугачом. Я тоже глянул на Форика недоверчиво.
Форик деловито разъяснил:
– Она меня ценит.
– За что?
– За многое. Ну, во-первых, я спас ее из кинобудки…
5. Драмы вокруг "кинобудки"
Говорили, что в двухэтажном здании нашей семилетки раньше помещалось начальное городское училище. Таким образом, всё здесь издавна было приспособлено для учебной жизни. Кроме одного: не было в доме туалетов. То есть в давние, царские, времена они, наверно, были, но потом начальство решило что это буржуазная роскошь. Закаленным пролетарским детям ничего не стоит, если захотелось, пробежаться через двор. (Их наставникам – тоже.) А теплые туалеты вполне сгодятся для кладовок, в которых удобно хранить швабры и транспаранты для октябрьских и первомайских демонстраций.
Бегали мы к дальнему забору, где стояло сколоченное из горбыля сооружение под односкатной крышей. На пять "посадочных мест".
Дверей у заведения не было, вход прикрывался изогнутым, как буква "г", заборчиком.
Занозистые стены внутри были, как водится, исписаны по-всякому мелом и карандашами. Светились щели.
В эти щели всегда дуло. Дуло также через вход и снизу, в круглые отверстия. Зимой тут не засидишься.
И все же сюда стремились в любую погоду. Не только по главной причине, но и просто чтобы пообщаться вдали от педагогов. А то и покурить, если нет поблизости бдительного дяди Хвости или других мужиков.
Учителя этим заведением не пользовались. Во-первых, почти все они были "женского роду". А директор, физкультурник и дядя Хвостя порой наносили сюда инспекторские визиты, но рядом с нами не присаживались – это было бы подрывом их авторитета.
Для учителей на другом краю двора стоял крошечный дощатый домик с квадратным окошечком в двери. Отсюда и название – "кинобудка". Это строение было похоже на будки для показа фильмов на летних открытых площадках. Я уже писал, как много в нашей жизни было связано с кино…