Золотое перо.
Шрифт:
– А на кого был похож этот араб?
– Он был похож на Отелло. Настоящий араб: черный, высокий, курчавый и с огненным взглядом.
Владик вынул из кармана длинную красную ручку и протянул ее Веронике.
– Какая странная ручка, - проговорила та, - Смотрите какая большая, длинная. Таких нигде и не делают.
– Индивидуальный заказ, наверное.
– Наверное. Смотрите, какая.
– Ух какая!
– еще раз проговорила писательница.
– И зажим золотой. Смотрите, тут и проба выбита. Смотрите, смотрите! И гравировка на пере есть. Смотрите какая красивая!
Действительно, вдоль пера, по его правой стороне, вдоль золотой каемочки была видна надпись ;;;;;; ;;;;. Тонкая и красивая.
– Ну, продолжайте, продолжайте. Вы же мне не дорассказали.
– Короче, говорю я этому иностранцу: "Я так просто не могу эту ручку взять, мы не нищие тут живем. Ну, если только за деньги." Вытащил десятку, отдал ему, он на меня так странно посмотрел, мы и расстались. Потом только я сообразил, что раз подарок, то денег давать нельзя.
– Конечно нельзя.
– Сообразил, а машина уже на бульвар заворачивает. Уехала!
Вероника разглядывала подарок.
– Теперь этой ручкой "Апофеоз" писать буду. Давно задумал. Сначала я хотел написать эту тему в прозе, но теперь решил написать драму в стихах.
Владик подпер правой рукой подбородок и задумчиво посмотрел в дощатый угол давно не ремонтируемого кафе.
Конечно, если бы он, Владик, был бы назначен директором этого торгово-столового заведения, этого кафе, он бы такого разгильдяйства, как здесь, не допустил: где и когда это видано чтобы в центре Москвы все стены кафе были засижены и загажены мухами? Это стыд и позор на всю Москву. Это Москва! Вот если бы Владика назначили заведующим этого кафе, тогда было бы совсем другое дело.
Владик приехал в Москву из города Козельска и квартиры и постоянного надежного места работы в Москве у него все еще не было. О такой хорошей должности в Москве, как директор этого кафе, с которой Владик мог бы справиться, Владику можно было только мечтать. Вот он и мечтал, часто, всегда, постоянно - по ночам, - или гуляя один по московским улицам, о таких хороших вещах он мечтал, которые могли бы случиться в его жизни: что он уже, к примеру, или директор кафе или столовой в Москве, или, скажем, рубщик мяса на Даниловском рынке. Но как устроиться на такие должности и как найти таких знакомых чтобы помогли в этом деле, Владик не знал. Если бы Владик мог хорошо и на постоянно устроиться в Москве, это была бы тогда совсем другая жизнь и у него нашлось бы время и возможность войти в московские редакции, в издательства, в журналы.
Конечно, самым простым и надежным делом было бы жениться в Москве
Вдруг в кафе началось какое-то движение.
Две деревенские бабы, сидевшие со своими сумками за столами, присели на корточки и спрятались за столешницами.
Глядя на них три московские девочки-школьницы из третьего класса, сидевшие с мороженным, так же нагнулись и спрятались.
Лицо Владика набычилось и покраснело. Он раздвинул руки и начал шевелить раздвинутыми пальцами как бы ловя внизу под собой под стулом в невидимой и мутной воде раков. Его голова мелко дрожала.
Вдруг он сильным движением откинулся на спинку стула, раскинул в обе стороны руки и стал говорить:
– Мы в космос запустим ракету:
дерзанья поэтов растут,
и атомной станции светом
огни коммунизма зажгут!
Нам дышится вольно, свободно,
и шири полей не обьять.
Мы мир отстоим всенародно!
Войне никогда не бывать!
Деревенские бабы послушали его, успокоились и снова уселись на свои стулья. Маленькие школьницы также вылезли из-под стола. Одна из них, хихикая, сказала:
– Ой, как я испугалась!
Махая руками как двумя оглоблями, Владик продолжал читать свою пока еще не записанную и нигде не опубликованную поэму:
– А после по улице Школьной
пойду я, усталый, домой,
и ветер с тоской беспокойной
летит над моей головой.
Вероника Захаровна откинулась в кресле и выпустила тонкий и длинный клубок дыма.
– Вот вы, Владик, мне много рассказали о своих замыслах, планах, задумках. И я тоже теперь хочу вам рассказать про себя. Мне, честно говоря, и поговорить не с кем. У меня есть муж Саша, но он от литературы так далек!.. Никому мы с вами, Владик, не нужны, и если, скажем, умрем, никто этого даже и не заметит.
– Да! Да! Но писать нужно, работать!
– Вот вы, Владик, задумали творческую работу. Творческую! Полны замыслов, сомнений. Может быть, вы и ошибаетесь, но вы правы. Хоть что-то да и случилось у вас сегодня в жизни, хоть что-то да и произошло. Что-то необычное, новое. А у меня ничего никогда не бывает, ничего никогда не случается, ничего не изменяется, ничего не происходит! Никогда!
Владик состроил задумчивую гримасу и вдруг, вскочив, протянул авторучку Тушновой: