"Золотое ухо" военной разведки
Шрифт:
«Проснулся я 22 июня внезапно, – пишет Алексей Михайлович, – сел на постели и вижу на одеяле земля и осколки стекла. На улице пыль и дым, резко пахнет сгоревшим порохом. Со сна ничего не пойму. За окном раздался грохот рвущихся снарядов и мин. И тут я понял: началась война.
Быстро оделся, бросился к полевому телефону, но связи уже не было. Взял в одну руку револьвер, а в другую полевую сумку, выскочил в окно, забежал в соседний дом, где была почта и телеграф для связи с городом Любомль, но и эта линия не работала.
Напрямую через поле я побежал на радиопункт.
Вскрыв
За время, предусмотренное инструкцией, радиопункт был свернут, и мы начали движение в направлении к городу Любомль.
При въезде в Любомль встретили подразделения стрелкового полка, развертывающиеся в боевые порядки и двигавшиеся к границе. Здесь я развернул радиопункт, поставив задачу вести поиск открытых радиопередач...
В течение дня 22 июня регулярно через два часа доставлял на КП полка данные радиоперехвата. Вечером нам было приказано свернуть пункт и следовать в штаб корпуса в Ковель. Командиром корпуса в то время был полковник И. И. Федюнинский, в будущем генерал армии.
В Ковель прибыли в полном составе, потеряв за это время лишь одну машину. В штабе корпуса я получил приказ немедленно следовать с расположение штаба Западного фронта. 28 июня 1941 года мы прибыли в город Столин, где сделали небольшой привал. Первоначально у нас было намерение пробиваться в город Кобрин, где должен был находиться штаб 4-й армии Западного фронта, но мы узнали, что Кобрин уже занят противником. Тогда было решено через Пинск попытаться пробиться в Барановичи или ближе к Минску.
Только 14 июля мы добрались до штаба 4-й армии. Через несколько дней нам приказали следовать под город Смоленск, в штаб Западного фронта, куда мы и прибыли 23 июля. Наш 474-й дивизион располагался у шоссе Москва – Минск при въезде в Красный Бор. Шли ожесточенные бои за Смоленск. Мы узнали, что в первые дни войны при отходе от Бреста и Минска 480-й дивизион понес большие потери в личном составе и технике.
Наш дивизион потерял один радиопункт в полном составе. Несколько человек было убито уже в Красном Бору при бомбежке и обстреле с воздуха».
Так в первые недели войны радиоразведке Красной армии пришлось усвоить горький урок: в условиях ожидаемого удара противника нельзя выдвигать радиоразведывательные подразделения близко к границе и подвергать их реальному риску.
Стала ясна и еще одна трагическая ошибка. Советские радиоразведчики во второй половине 30-х годов активно занимались разведкой сопредельных с СССР государств. Однако с началом Второй мировой войны в 1939 году мало что изменилось. Радиоразведка не была перенацелена на Германию, что крайне отрицательно сказалось на ее подготовке к боевым действиям.
В подтверждение этой мысли хочется привести слова нашего старейшего радиоразведчика, участника войны в Испании полковника Вениамина Мухина:
«... Наиболее отрицательные последствия были вызваны тем, что в службе не знали радиосвязи противника. Не знали, какие радиосети создаются в войсках, в диапазонах каких частот работают радиосети различного предназначения, какие методы использования частот и позывных применяются в различных радиосетях, чем отличается радиосвязь в различных родах войск и различных уровнях одного рода войск».
Немцы же, наоборот, к моменту своего нападения на Советский Союз накопили большой опыт. Гитлеровская радиоразведка располагала совершенными по тому времени техническими средствами, имела знающие, квалифицированные кадры.
Подразделения немецкой радиоразведки имели в своем штате как стационарные, так и передвижные пункты. На стационарные разведпункты возлагались обязанности по контролю за нашими государственными радиосетями, на передвижные – за войсковыми и партизанскими.
«Немцы с исключительной педантичностью вели наблюдение за работой наших раций и перехват наших передач, – пишет в своей книге «Позывные Москвы» генерал Иван Артемьев, начальник связи Центрального штаба партизанского движения. – Нередко они извлекали из этих данных немалую пользу, в чем неизменно были виноваты мы сами.
В начале войны, прямо скажем, некоторые командиры не скупились на открытые разговоры, использовали для важных передач переговорные таблицы радистов и другие двузначные коды. В войсках, особенно на переднем крае, прибегали к совсем прозрачному засекречиванию: командира называли «хозяином», часть – «хозяйством», танки – «коробочками», минометы – «самоварами». Все это было не чем иным, как самообманом.
Разгадывать подобные коды не представляло никакого труда.
... Станции слежения противника отмечали даже такие детали, как настроение лиц, ведущих переговоры: веселое, угнетенное или возбужденное. От них не ускользали, казалось бы, самые пустяковые мелочи».
А нам пока было далеко до настроения немецких радистов или их «пустяковых мелочей». Как говорят, не до жиру, быть бы живу...
Действительно, в 1941-м во многом приходилось начинать практически с нуля. Ведь отсутствие данных о принципах и особенностях организации радиосвязи в сухопутных войсках вермахта и ВВС Германии не давало возможности оперативным отделениям радиодивизионов вскрывать разведывательные признаки, необходимые для добывания нужной развединформации.
В той сложной оперативной обстановке, при постоянном отступлении, резко изменившихся условиях работы главным источником добывания сведений был перехват открытых радиопереговоров, которые достаточно широко применялись фашистскими войсками.
Так, на Юго-Западном направлении радиоразведке удалось вскрыть замысел штаба 1-й танковой группы Клейста, готового бросить в наступление свои механизированные и танковые дивизии.
Разведданные о действиях 4-й немецкой танковой группы на Северо-Западном направлении также вовремя были доложены нашему командованию.
Командующий Резервным фронтом в ходе ликвидации так называемого «Ельнинского выступа» оперативно получил информацию от радиоразведки о танковых частях фашистов, оставшихся без топлива.