Золотой автомобиль [Авантюрист]
Шрифт:
– Аннет, не говори так… Я и сам не рад… но что теперь делать? Может, у него хватит ума вернуться…
– Никакого ума у него нет, и он не вернется, – воскликнула Аннет.
Лабу и генерал стояли и стояли, слезы Аннет капали и капали. Скоропалительное решение молодого человека крайне расстроило их. Вошел Андре и доложил:
– Я полагаю, доставили известие о господине Горчеве.
Появилась рука на перевязи, забинтованная голова, лицо, исполосованное пластырем: Лингстрем.
Глава пятая
1
Лабу нарушил короткую тягостную паузу:
– Я был потрясен, когда Аннет мне сообщила, что этот ненормальный молодой человек…
– Нет, нет и нет! – вспыхнула девушка. – Иван Горчев ответил на вызов, как полагается джентльмену!
– Дело касалось защиты мадемуазель Аннет, – констатировал барон.
– Я не просила защиты. И насколько я понимаю, наше с вами знакомство вас к этому не обязывало.
– Я пришел, Аннет, именно потому… простите, почему вы смеетесь?
– Не сердитесь. – Она, смеясь, выбежала из комнаты. Генерал и Лабу переглянулись: ну и взбалмошная девчонка. Они, слава богу, не видели, как в соседней комнате Аннет уселась на ковер, уже не сдерживая хохота: ей вспомнилось, как Горчев смущенно вертел шляпу и бормотал: «Я ему отрубил ухо… плохо… да?» Потом без всякого перехода зарыдала. Теперь он, верно, в легионе.
Милый, любимый, сумасшедший! Конечно, уже добрался до места. Шесть часов…
Господи боже, шесть часов! Тулон! Встреча у бензоколонки. Она схватила шляпу, плащ и побежала.
После ухода Аннет в салоне царила довольно холодная атмосфера. Барон Лингстрем прервал молчание:
– Поведение Аннет не внушает мне оптимизма.
– Похоже на то, – поморщился Лабу. – Этот свихнутый молодец спутал все наши расчеты.
– Вы знаете, – обратился Лингстрем к де Бертэну, – что Портниф в Ницце?
– Имел счастье его повстречать, – генерал многозначительно поправил черную повязку на лбу.
– Вы, возможно, связались с этим типом? – спросил хозяин.
Барон помолчал минуту.
– Видите ли, поскольку ваша дочь не отвечает мне взаимностью, я решил вести себя в этом деле соответственно собственным интересам.
– Понимаю. Рука моей дочери служит залогом вашего с нами союза.
– А если итак!
Лабу налил коньяка в простои стакан, выпил и, улыбаясь, посмотрел в глаза барону:
– Хотите откровенно?
– Да, прошу вас…
– Радуюсь от всего сердца, что моя дочь не выбрала вас, господин барон.
– Что вы имеете в виду?
– Послушайте, я всегда был джентльменом. Но, прежде чем стать миллионером, я прослужил несколько лет в адской Сахаре. С тех пор, знаете, в серьезных случаях я привык выражаться как легионер, без всяких салонных фирли-флю…
– Я знаю, что вы служили в легионе. Припоминаю также, что вы сторонник бескомпромиссных действий…
– Бросьте! К черту эти утонченные издевки! Нечего передо мною нос задирать, я побольше вашего знаю жизнь. Кроме стихотворений Шелли я усвоил классический хук!
– Гюстав! – пытался вмешаться генерал.
– Оставьте, господин генерал, меня забавляет провинциальная фразеология хозяина дома.
– Вы ранены и вы мой гость. Я вас извиняю только поэтому, – Лабу выпил еще стакан коньяка, словно это была просто вода. – Вы не находите странным связывать вашу помолвку с делом, к которому Аннет не имеет ни малейшего отношения?
– Появление этого господина Горчева сильно поколебало мою веру в прочность нашего союза.
– Послушайте, вы! – Лабу резко повысил тон. – Моего слова более чем достаточно для всякого союза, запомните раз и навсегда. Что касается господина Горчева – это форменный псих, лучше бы его пристрелить, а то он бог знает что еще натворит, но это парень что надо – я вам говорю, а уж перед его суингом просто снимаю шляпу. И… фехтовать он тоже, кажется, умеет.
Все просветы на заклеенном пластырем лице барона побагровели:
– Как я выяснил, этот Горчев – агент-провокатор.
– Доказательства!
– В шестнадцать лет он стал спортивным тренером, а значит профессиональным фехтовальщиком.
– Я был в армии тренером по боксу и получал особую плату за уроки. Полагаю, вы все же продолжаете считать меня джентльменом!
– В семнадцать стал матросом, – продолжал Лингстрем биографию Горчева. – Отсидел месяц в токийской тюрьме по делу о браконьерской рыбной ловле. Выдворен из всех греческих гаваней как непременный участник любой поножовщины. Позднее был аккордеонистом в Порт-Саиде в знаменитом притоне «Такелажник Боб»…
– Ну и ну! Потрясающий парень! И я еще стыдился, что он мне выбил зуб, – воскликнул Лабу.
– Теперь я не удивляюсь, что вы не считаете меня достойным вашей семьи, – Лингстрем поднялся. Его лицо горело, глаза сверкали. Распрощались быстро и холодно.
– Ты думаешь, Лингстрем теперь будет против нас? – спросил Лабу, когда они остались вдвоем.
– По-твоему, он до сих пор был с нами? – беспокойно возразил де Бертэн. – Ты ему что-нибудь говорил про автомобиль?