Золотой автомобиль [Авантюрист]
Шрифт:
– Поглядите-ка, господин Вюрфли, – поучал высокопоставленный секретарь отечески терпеливо, но с характерной интонацией человека, который едва-едва себя сдерживает. – Вы обязаны подоткнуть простыню под матрац, чтобы не было ни одной складки. А так неряшливо я и сам могу убрать.
После чего одевался с помощью ассистентов, щеточкой приглаживая усы, традиционно поднимал на прощание кепи и уходил. Первым делом справлялся в батальонной канцелярии насчет писем.
Офицеры верили, что угадали причину его злоключений. Он, по их мнению, принадлежал к лучшим кругам общества и здесь, в Африке, подорвал свою психику.
Полковник совершенно убедился в таком диагнозе, когда Ванек, встретив его однажды в городе, вальяжно поднял кепи и с улыбкой проговорил:
– Имею честь, господин полковник! Прекрасная погода сегодня.
Неискоренимая привычка цивильной персоны. Неувядаемо великолепная обывательская церемония приветствия со шляпой в руках. Один-единственный жест, но сколь многозначительный! Спонтанное выражение самых разных мнений, чувств, впечатлений. Каким бы ни был этот жест – небрежным, легким, размашисто-широким, – в нем всегда отражено отношение владельца шляпы к повстречавшейся персоне.
Однажды вечером сидел Ванек в ресторане, мечтательно уставясь на голубой сигарный дым. Судя по загадочной физиономии, он вспоминал эпизоды прежней романтической жизни. Так оно в действительности и было и находилось в прямой связи с Горчевым, от которого секретарь получил следующее письмо:
«Господину Эдуарду Б. Ванеку, рядовому. Оран, до востребования.
В ответ на ваше почтенное послание черт знает от какого числа, имею честь сообщить вам, что со дня нашей встречи в крепости я так и не смог, к великому сожалению, урегулировать наши дела. При нашем последнем радостном свидании я вас оставил едва одетым в подземелье, уверяя, что немедленно вернусь. К еще большему сожалению, должен довести до сведения вашей фирмы, что вынужден был отправиться в путешествие, получив удар по голове тяжелым предметом.
Возвращаясь к теме вашего письма, имею честь поставить вас в известность касательно неприкосновенности вашего гонорара; более того, вы располагаете правом зачислять на мой счет всякую причиненную вам обиду.
Мне крайне неприятно, что мое опоздание подкосило вас, однако – клянусь вам – так сложились обстоятельства.
Остаюсь в надежде, что наш союз окажется полезен и приятен для обеих сторон, и ожидаю дальнейших знаков вашего дружеского потрясения.
Лунный свет струился на Оранский берег, на террасу ресторана, и господин Ванек раздумывал, в какую сумму оценить пережитые в легионе горести и страдания. Вдруг за его спиной послышался мелодичный и приятный женский голос:
– Я вам не помешаю?
Перед ним стояла незнакомая дама в шелковом плаще матового оттенка, элегантная и явно благородного происхождения.
Господин Ванек отодвинул стул, и его кепи взлетело по широкой дуге:
– Разве мне может помешать красивая дама? Меня зовут…
– Петровский, если не ошибаюсь. Мы ведь уже встречались… Лаура Депирелли.
Дама была очень и очень красива, и господину Ванеку она действительно показалась знакомой. Он поспешно вскочил, и кепи вновь полетело в приветствии.
– Меня зовут…
– Неужели не помните? Я – певица Лаура Депирелли.
– Мне кажется, я вас где-то видел.
– Да. У полковника, в тот вечер, когда вас пригласили музицировать.
– Очень жаль, что не удалось. Но единственный инструмент, на котором я играю – гребенка, обтянутая папиросной бумагой, и ее не оказалось под рукой.
Вскоре беседа стала доверительной и сердечной.
– Месье, – заметила между прочим Лаура Депирелли, – у меня осталось тягостное впечатление от того вечера. За вашей трагедией таится женщина. И, поверьте, только другая женщина может излечить раны, нанесенные женщиной.
– Это вы очень эффектно сказали. Вероятно, в паузах между пением вы читаете произведения выдающихся писателей.
– Что вы делали раньше? – поинтересовалась певица.
– Я был служащим при конторе одного санатория в Ницце. Занимал высокое положение. Санаторием руководил профессор Лувье.
– И зачем же вы вступили в легион?
– Это… этого я, увы, не могу сказать. Склонная к романтике дама мечтательно посмотрела на господина Ванека.
– В ваших глазах есть нечто завлекательное, таинственное. Неужели вам этого еще не говорили?
– Не припоминаю, хотя в легионе мне столько всего наговорили!..
Чуть погодя они приступили к шампанскому. Господин секретарь расстегнул воротник мундира, его глаза страстно блестели. Господин Ванек был мужчиной в конце концов. Он не годился, пожалуй, на роль первого любовника, но и певица по возрасту и весу мало напоминала девушку грез.
– Вы должны бежать, – жарко прошептала Лаура Депирелли. Шампанское, несомненно, повысило на несколько градусов ее природный пыл.
– Мадам, я отвечу вам то же самое, что и моему несносному благодетелю по имени Вюрфли – учителю комических танцев и манер. Письмоводитель умирает, но не нарушает присяги.
– Мы уедем в Италию!
– Невозможно, – вздохнул Ванек, – хотя я обожаю Италию.
– Конечно, разве можно не любить Италию! Море цветов, апельсиновые рощи…
– Цветы и рощи – прекрасно, хотя прежде всего я люблю макароны и спагетти с томатным соусом.
Господин Ванек провел на редкость приятный вечер, но о бегстве и слышать не хотел.
– Подумайте, – страстно шептала певица, поднабравшись очередных градусов. – Мы будем всегда вместе, я буду петь для вас.
– К этому я бы еще смог со временем привыкнуть. Но нарушенная присяга похоронит мое гражданское достоинство. Нет, дезертировать я не стану.
И все же загадочная судьба распорядилась так, что господину Ванеку пришлось поставить на карту свое гражданское достоинство.
2
Пути злосчастия неисповедимы. В легионе, о котором по всему миру бродит столько ужасных слухов, господин Ванек вел жизнь приятную и вполне идиллическую. За два месяца обучения он не навострился хотя бы в течение десяти минут изготовиться к походному маршу. Часто батальон простаивал четверть часа, дожидаясь появления господина Ванека.
– Никто не видел моей портупеи? – невинно спрашивал он и, подняв фуражку, вежливо приветствовал капрала. Капрал при сем звучно скрипел зубами.