Золотой человек
Шрифт:
Тимея вернула Аталии все ее туалеты, дорогие наряды и украшения. Шкафы были битком набиты платьями из тюля, тонкой шерстяной ткани, парчи и шелка, но она намеренно выряжалась в какой-нибудь затасканный халат и расхаживала в нем. И при этом испытывала особенную радость, когда, стоя у плиты, прожигала в халате дыру или, заправляя лампы, сажала на нем пятно. Она знала, как досадовала на это Тимея. Аталии вернули и все ее драгоценности, но она не надевала их, а купила за десять крейцеров стеклянную брошь и нацепила ее на себя.
Однажды Тимея отняла у нее брошь, и ювелир по ее просьбе заменил стекляшку
Тимею можно было огорчить, но не рассердить. Аталия раболепствовала перед ней. Если та просила ее о чем-нибудь, она со всех ног, точно рабыня-негритянка, подгоняемая плеткой, бросалась выполнять просьбу. Аталия говорила с «госпожой» каким-то неестественно тонким голосом, даже слегка шепелявя при этом: «Шердечко мое, Тимея!», «Шинеглазая моя крашавица!», «Шештричка моя ненаглядная!». От ее приторного и униженного тона Тимее становилось не по себе.
И уж совершенно невозможно было ее уговорить обращаться к Тимее на «ты».
Желая досадить Тимее и Тимару, вызвать их раздражение, она на все лады расхваливала их друг перед другом.
Оставаясь наедине с Тимеей, Аталия то и дело вздыхала: «Ах, какая вы счастливая, Тимея! Какой у вас замечательный муж! Он так вас обожает!» Когда же возвращался домой Тимар, она, прикидываясь наивной, попрекала его: «Разве можно так задерживаться! Тимея прямо извелась, она в полном отчаянии. Ждет не дождется вас! Войдите к ней незаметно да закройте ей потихоньку глаза, пусть догадывается, кто это. Вот будет сюрприз!»
Супруги волей-неволей терпели Аталию. Но ее ехидные выходки задевали их до глубины души. Ведь они не были счастливы. И Аталия знала это лучше всех на свете.
По странной иронии судьбы они лишились покоя в собственном доме. Аталия назойливо заискивала перед ними, раздражая их своей рабской угодливостью.
Когда же Аталия оставалась одна, она сбрасывала мучительную для себя и для других маску и давала выход долго сдерживаемой ярости.
С остервенением швыряла она на пол щетку, которую только что отобрала у нее Тимея, и принималась бить палкой по креслам и кушеткам, делая вид, что выколачивает из них пыль, а на самом деле вымещая на них свою злобу. Входя в комнату, она норовила прищемить подол платья, разорвать рукав или, на худой конец, сломать ручку двери; все это доставляло ей явное удовольствие. Груды битой посуды, сломанные стулья, искалеченная мебель свидетельствовали о припадках ее бешеной ярости.
Но всю накипевшую за день злобу Аталия обычно обрушивала на свою немую жертву. Это существо не было лишено дара речи, но молчало оттого, что боялось раскрыть рот. То была ее мать. Злополучная Зофия пряталась от дочери и до смерти боялась остаться с ней наедине. Во всем доме только она слышала подлинный голос Аталии, только перед ней Аталия ежедневно, не таясь, изливала свою злобу и ненависть. Она страшилась ночевать в одной спальне с дочерью и не раз в минуты откровенности показывала преданной старой кухарке синяки и ссадины на руках и на теле — следы ногтей красавицы Аталии. Заходя вечером к матери, Аталия больно щипала ее и шипела на ухо:
— Зачем ты родила меня на свет?!
Эта
А с каким злорадным удовольствием наговаривала она хозяйке на прислугу: мол, и такие они, и сякие, и один убыток от них, — только и делают, что целыми днями судачат про хозяев на кухне. Это нашептывалось Тимее изо дня в день.
Поздно вечером Аталия с заискивающим видом и затаенной злобой в сердце прощалась с Тимеей и уходила наконец спать. Она не позволяла помочь себе раздеться и нетерпеливо сбрасывала одежду, отрывая пуговицы и петли, ожесточенно рвала гребнем волосы, словно паклю. Затем, отшвырнув платье в угол, задувала свечу, оставляя фитиль тлеть: пусть-де наполнит спальню чадом, и бросалась на постель. Впившись зубами в подушку, она рвала наволочку и измышляла людям адские муки. Сон приходил к ней только тогда, когда в ночной тишине она улавливала стук захлопывающейся двери. То хозяин дома, муж ненавистной Тимеи, уходил в свою одинокую комнату. С чувством злобной радости она засыпала.
Аталия отлично знала, что молодожены не были счастливы.
С затаенным злорадством ожидала она развязки.
Но ни один из супругов не выдавал своих переживаний. Между ними ни разу не возникало споров, размолвок и шумных ссор. Они не обронили ни одного неосторожного вздоха.
Тимея оставалась прежней. Но Михай день ото дня мрачнел все больше. Правда, и теперь он часами просиживал рядом с женой, иногда брал ее руку, но в глаза уже не заглядывал; вставал и уходил, не проронив ни слова. Мужчины не умеют владеть собой так, как женщины, и не в силах скрывать свои душевные тайны.
С некоторых пор Тимар все чаще стал отлучаться из дома и, говоря, что приедет в такой-то день, всякий раз под благовидным предлогом неожиданно возвращался раньше намеченного срока. Он скрывал подлинную причину своих внезапных приездов. А между тем его терзали подозрения, он явно ревновал жену.
Однажды Михай сказал домашним, что ему надо съездить в Леветинце по делам и что он вернется оттуда не раньше, чем через месяц. В путь он собирался так тщательно, будто и в самом деле надолго уезжал.
На прощание супруги обменялись холодным поцелуем. Аталия видела это. На лице ее мелькнула усмешка.
Другой бы и не заметил этой кривой усмешки, не уловил бы таившегося в ней ехидства, но Михаю она бросилась в глаза.
Казалось, Аталия издевается над одураченным мужем, ее улыбочка словно говорила: «Поскорей бы ты выкатился!»
И Михай уехал, унося в душе яд этой усмешки.
Под гнетом этих сомнений он ехал по направлению к Леветинце до полудня, а затем, круто повернув лошадей, помчался обратно и поздно вечером прибыл в Комаром.
В доме имелся отдельный вход в его комнату, ключ от которой он всегда носил в кармане. Михай решил тихонько пробраться в свою спальню, а оттуда через прихожую незаметно пройти в спальню Тимеи.
Двери в комнату жены никогда не запирались. Обычно Тимея до поздней ночи читала, лежа в постели, когда же она засыпала, горничной приходилось гасить свечу.
Рядом со спальней Тимеи находилась комната Аталии и тетушки Зофии.
Михай бесшумно подошел к двери спальни Тимеи и осторожно приоткрыл ее.