Золотой эшелон
Шрифт:
В это время один из захвативших его внезапно вскочил на ноги, отошел от костра и через несколько секунд вернулся, держа в руках металлическую кружку.
— Пей, это тебя согреет.
Росс осторожно глотнул, и, к своему удовольствию, обнаружил, что пьет горячий мятный чай. Он опорожнил кружку и протянул своему охраннику:
— Долейте, пожалуйста.
Но охранник покачал головой и показал на приближающуюся к нему группу, во главе которой шел человек со шрамом.
— Смотри, они уже решили.
Группа окружила его, и человек со шрамом сказал:
—
Росс всхлипнул, на него накатила волна облегчения.
— Но, — продолжал главарь — на одном условии. Ты не можешь быть с нами, если ты не подчинишься законам Аллаха. Ты должен обратиться в мусульманство. Если ты этого не сделаешь, нам придется убить тебя здесь же, и прямо сейчас.
— Но я ничего не знаю о вашей религии, я даже не знаю, кто вы.
— Узнаешь. Мы — члены секты суфистов, хранителей священного Корана, защитники веры пророка Магомета.
— Долго ли занимает обращение? — Когда-то Росс что-то читал о крестоносцах, и внезапно в его памяти всплыла фраза: «Ислам или меч». «Недаром, — подумал он, — его профессор по этому поводу заметил, что это — несложный выбор».
— Ты должен провозгласить свою веру в Аллаха и его пророка Магомета. В глазах Аллаха этого достаточно. А остальному мы научим тебя позже. Сейчас же повторяй за мной трижды:
— Ла Илаха илла-лла; Мухаммаду Расулу-лла.
— Что это значит?
Глаза человека со шрамом вспыхнули, рука его сжалась в кулак:
— Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его. В этом вся истина.
Росс изо всех сил старался правильно произнести арабские слова, но человека со шрамом это не удовлетворило. Он схватил Росса за плечи и встряхнул его.
— Важны не только слова, американец. Ты должен верить в то, что произносишь. Не только твоя жизнь, но и твоя бессмертная душа зависит от того, насколько страстно ты стремишься быть обращенным. Лжеца мы узнаем, — тут он выпрямился, и глаза его сверкнули, — и истребим с лица земли.
Росс попытался вложить всю свою душу в непонятные арабские слова, три раза человек со шрамом пропел их, и три раза Росс повторил молитву нараспев. После этого человек со шрамом обнял его, и все остальные окружили, тряся за плечи, обнимая, пожимая руки. Впервые с того момента, как Росс пришел в себя, он расслабился. Итак, он — мусульманин, он подумал о том, что скажут по этому поводу его родители, о том, с каким успехом он будет рассказывать эту историю за коктейлем в Чикаго. Лицо человека со шрамом осветила улыбка, и он обнял Росса за плечи.
— Теперь осталось еще закончить ритуал, и ты будешь одним из нас.
Этого Росс не ожидал.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну как же, все мусульмане должны быть обрезаны. Мы обрезаем своих детей, когда им исполняется девять лет, а вновь обращенных — тогда, когда они принимают ислам. Ты — новообращенный, но ты уже обрезаный. Мы обсудим эту проблему, ибо она для нас несколько
Росс почувствовал слабость в коленях, кружка выпала из его рук. Человек со шрамом отступил в сторону, и из-за его спины появился другой мусульманин, такой же черноглазый и чернобородый, в такой же цветной тюбетейке. В правой руке он держал длинный нож, на полированном лезвии которого играли отблески пламени. Он напоминал персонажи картины Шагала, — но в отличие от шагаловского ангела, плывшего над минаретами и облаками, этот стоял обеими ногами на земле. Кто-то схватил руки Росса и свел их за его спиной. Чернобородый приблизился и схватил член Росса левой рукой. Он нахмурился, и начал прикладывать лезвие под различными углами, пытаясь найти правильную позицию. Росс почувствовал, что сейчас обкакается.
— Во имя Аллаха, какой секретный груз везет поезд? — проревел голос, как бы исходивший с небес.
— Мыло, — проблеял Росс.
— Что? Ты смеешься над нами, сын собаки!
— Честно — мыло, только мыло.
От резкой боли искры промелькнули перед его глазами, и он, проваливаясь в какую-то черную дыру, успел лишь хрипло произнести:
— Мыло…
Пришел он в себя от утренней свежести. Вокруг него никого не было. Люди и лошади, шагаловский ангел с ножом и пророк, украшенный шрамом, все исчезли как дурной сон. Только тлели угольки вчерашнего костра. Может, это и был кошмар? Спотыкаясь, Росс медленно заковылял по направлению к новому дню, появляющемуся из-за горизонта. Он так и не осмелился посмотреть на то место, по которому вчера прошел нож чернобородого.
— Господи, Господи, пусть это все окажется лишь дурным сном!
Он появился утром следующего дня. Мокрый, голодный, избитый, сияющий. Обнял его Зубров. Приказал помыть, высушить, накормить, а насчет напоить — это Зубров на себя взял. Распорядился вернуть весь транспорт и вертолеты владельцам, отослать благодарность местному руководству и наилучшие пожелания славному городу. И когда быстрые сборы увенчались гудком тепловоза, потянувшего за собой эшелон, Зубров налил закутанному в пушистый халат Россу хороший стакан «Glenfiddich» (специально для него из Одессы прихваченный), налил себе и выдохнул: «Рассказывай».
Он рассказывал долго. Он рассказал историю про мыло с самого начала. Он рассказывал смешно. Зубров смеялся, а Росс старался вложить душу в рассказ и помнил, что Зубров смеется только потому, что заставляет себя смеяться. Он закончил рассказ, а Зубров сидел напротив, охватив голову руками. Долго молчали. Наконец Зубров спросил: ты уверен, что в контейнере мыло?
— Если не украли в Одесском порту, то мыло.
Вдруг Росс увидел напротив совершенно невидящие глаза, и вновь гнетущая тишина заполнила все пространство вокруг, и стук колес не нарушал тишину, но подчеркивал.