Золотой империал
Шрифт:
Оставшееся до акции время ушло на подготовку экипировки и снаряжения. Николай, например, по зрелом размышлении, собирался сопровождать ротмистра до другого мира, а там как придется — домой, после всех событий минувшей недели, да еще предстоящего освобождения Конькевича, возвращаться не имело смысла хотя бы в ближайшее время. Карьера стремительно шла на дно, как зачерпнувшая бортом лодка, и цепляться за нее было не просто бесполезно, но и убийственно. В этом мире его ничего не держало, кроме невзрачных памятников на дорогих сердцу могилах.
Освобождение нумизмата произошло просто, буднично и незаметно для окружающих, хотя
Всю дорогу до дома Берестова Жорка, как и ожидалось, оказавшийся содержимым свертка, только крутил головой и громогласно восхищался мастерством Петра Андреевича.
— Не отставайте, подпоручик, не отставайте! — Кавардовский понукал бредущего за ним Виталия, словно вьючную лошадь. — Экий вы, право, нерасторопный! Неужели не занимаетесь гимнастическими упражнениями для вящего укрепления тела и духа?
Сил огрызаться у лейтенанта уже не было: все они без остатка уходили на то, чтобы раз за разом вырывать из глубокого снега ноги, проваливавшиеся более чем по щиколотку, так как сверху Лукиченко придавливал груз небольшого, но тяжеленного рюкзака.
Рюкзак этот вечером приволок с собой Князь, появившийся на очередной встрече сразу после возвращения со стрелки с Драконом в более чем приподнятом настроении. Причины удовольствия стали очевидны на следующий день: на окраине города возле ограды ремонтно-механического завода рабочие, идущие со смены, обнаружили небрежно прикрытые разного рода металлическим хламом три трупа: двух известных в городе бандитов и третьего — пожилого человека, пользовавшегося при жизни репутацией совершенно безобидного пенсионера, тело которого, однако, как выяснилось в морге, было густо разукрашено татуировками, о многом говорящими специалистам. Нет нужды упоминать лишний раз, что все трое были лишены жизни хорошо теперь известным в городе способом...
Виталий уже не просто опасался за свою жизнь: страх его полностью парализовал, отнимая какие-либо силы сопротивляться зловещему «приятелю». В ночных кошмарах тот постоянно преследовал лейтенанта, поигрывая своим ужасным кинжалом, не отставая ни на шаг, усыпляя витиеватыми разговорами в стиле романов девятнадцатого века... Дошло до того, что обнародование фотографий его «развлечений» с этой шлюшкой Алехиной стало казаться какой-то незначительной мелочью, а срок за изнасилование — всего лишь бытовой неприятностью. Неизвестно, до чего бы дошел Лукиченко, возможно, и до последнего довода, если бы Князь, появившись вечером через три дня после ареста Александрова с дружком, не заявил, что, как ему ни жаль,
— Напоследок я просил бы вас, дорогой Виталий Сергеевич, о небольшом одолжении — всего лишь помочь донести до определенного места некоторую поклажу. — Князь, как всегда, был вежлив и улыбчив. — Сразу после этого вы будете свободны как ветер: забавляйтесь себе на здоровье с прелестной Аннушкой, садитесь на место своего недруга, капитана Александрова, можете даже оставить службу — жить вам будет на что, и весьма безбедно, замечу. Кстати, о капитане: вы знаете, а ведь он тоже собрался завтрашним утром покинуть сей славный городок вместе со своими друзьями: этим еврейчиком и... человеком, который сумел уйти у вас из-под носа не далее как утром третьего дня... Нет, сидите, сидите! — прикрикнул он на Виталия, сделавшего движение к телефону. — До тех пор, пока вы не поможете мне завтра... Нет, уже сегодня, я вынужден буду несколько ограничить вашу свободу.
Договаривал он, уже ловко скручивая руки лейтенанту, совершенно впавшему в прострацию, неведомо откуда взявшимся шнурком. Свободный конец шнурка захлестнул горло Виталия, сделав невозможным не только само сопротивление, но даже и намек на него.
И вот теперь, выполняя волю Кавардобского, лейтенант волок неподъемный рюкзак, уже по весу понимая, что там может быть. Вдали, в тумане, изредка мелькала горстка людей, уходящих в никуда.
Виталий, поддавшись усталости, как ему показалось, всего на мгновение закрыл глаза и тут же почувствовал, как твердь уходит у него из-под ног...
Туман внезапно исчез, когда группа, ведомая Берестовым, вышла к противоположному западному берегу водохранилища, пологому и поросшему густым камышом, теперь вмерзшим в лед.
— Все, пришли. — Старик, тоже заметно уставший, опустился прямо в снег на одно колено, опираясь на пешню, поднятую жалом вверх, словно рыцарское копье, вынимая из снятого со спины вещмешка видавший виды серый эмалированный термос китайского производства с райскими птицами на боку и откручивая пластмассовый колпачок-чашку. — Осталось девять минут с секундами.
Спутники последовали его примеру.
Они находились возле высокого, напоминающего вытянутую линзу сугроба, белым пятном выделявшегося в свете занимающегося утра на подтаявшем и засыпанном золой, выпадающей из многокилометровых дымных шлейфов пятитрубной электростанции, снегу. Казалось, снег этот был выдут каким-то вихрем из трубы, не видимой глазом.
— В Бергланде опять метет, — буднично пояснил Сергей Владимирович, видя интерес товарищей к непонятному явлению природы. — Оттуда и нанесло. Там ведь климат-то посуровее нашего будет, куда посуровее.
Кот вынырнул из молочно-белой пелены, стеной стоявшей в нескольких десятках метров, и, неторопливо подойдя к скучившимся путникам, независимо уселся в сторонке прямо в снег, тут же невозмутимо принявшись вылизывать вытянутую пистолетом лапу. Ротмистр сразу заволновался и, вытягивая шею, попытался разглядеть что-нибудь в непроницаемой мгле.
— Не успеют, не волнуйтесь, — буркнул Берестов, наливая в желтоватый от времени пластиковый колпачок ароматный чай и протягивая дымящуюся импровизированную чашку благодарно улыбнувшейся Вале. — Им еще до нас полчаса пилить, а может, больше. И то если не заплутают в тумане...