Золотой империал
Шрифт:
— Идите уж! — прокашлявшись, выдавил Берестов, утирая глаза высохшей дрожащей ладонью. — Вернетесь, как же! Сами хоть доберитесь, а я уж как-нибудь..., — Внезапно трясущейся рукой он перекрестил спутников: — Пусть хранит вас Бог, милые!..
В самый последний момент Шаляпин выскользнул из рук Чебрикова и, вскочив на грудь лежащего старика, ласково пощекотал пушистыми вибриссами его лицо, залитое слезами.
21
— Вот это да! — Даже не привыкший выражать свои чувства вслух ротмистр был сражен увиденным наповал.
А повод для
Нет, вокруг раскинулся привычный пейзаж предгорья: пологие холмы, поросшие лесом, ярко-синее небо над ними, буйное разнотравье. Но все это внизу.
Над лесом же возвышалось нечто фантасмагорическое, чему сразу и определения не нашлось. Лишь опомнившись, путешественники сошлись во мнении, что перед ними творение рук если и не человека, то кого-нибудь разумного, определенно...
Напоминающее хрупкую перламутровую раковину, огромное сюрреалистическое сооружение, как поначалу показалось, парило метрах в ста над землей, ничем не поддерживаемое. Лишь при внимательном рассмотрении выяснилось, что «город» все же опирается на тонкие, на фоне самого сооружения кажущиеся опасно хрупкими, колонны. Со стороны все это выглядело так, будто неведомый шутник подвесил в воздухе... Ну, скажем, трактор «Беларусь», подперев его соломинками или вязальными спицами.
Мало того, сверкающий на солнце «муравейник» жил довольно активной жизнью: к нему и от него, поблескивая плоскостями, сновали какие-то летательные аппараты, по прозрачным трубам, подходящим со всех сторон, на которые поначалу не обратили внимания, с огромной скоростью пролетали темные точки, а из вершины, с интервалом приблизительно в десять минут, вертикально вверх, теряясь затем в синеве неба, уходил сигарообразной объект.
— А вам не кажется, господа, что на этот раз мы переместились не только в пространстве, но и во времени? — Успевший освободиться от утеплителя из крысиного меха Жорка, протирающий очки, напоминал профессора, читающего лекцию.
Ко всему прочему, все копошение вокруг «города» происходило в абсолютной тишине. Вернее, тишина была обычной лесной: где-то щебечет пичуга, шумит ветер в кронах деревьев, далекой автоматной очередью простучит дятел...
По одной из прозрачных труб диаметром эдак метра в три, висящей на действительно невесомых опорах, причем прилично выше вершин окружающих сосен, и доселе не привлекавшей внимания ошарашенных путников, вдруг с низким мелодичным пением, словно от вибрации басовой гитарной струны, пронеслась какая-то темная масса наподобие бочонка, вернее, железнодорожной цистерны, и снова установилась тишина.
— И что это было? — Беспомощно проводил глазами болванку Конькевич, сразу утеряв академический вид.
— Местная электричка! — отрезал Николай, тоже расстегивая куртку, так как припекало по-июньски основательно. — Знать бы еще, где тут платформа.
Посовещавшись, решили посмотреть на невиданное чудо, закрывавшее изрядный участок горизонта, поближе, благо прямой маршрут к очередной звездочке пролегал аккурат в его сторону.
То, что и это не мир Чебрикова, всем стало ясно, как только увидели обалделую физиономию ротмистра.
До «муравейника» оказалось еще
Взмокшие в непривычной жаре, которая составляла, скорее всего, где-то градусов двадцать — двадцать пять выше нуля, обычных для Южного Урала летом, путники выбились из сил очень быстро. Отвыкший от кислорода организм каждого из них успел пресытиться и даже отравиться этим жизненно важным химическим элементом, присутствовавшим здесь в изобилии. Ко всему прочему сильно досаждали комары, вернее, не комары, а прямо-таки вампиры, а ноги заплетались в густой траве...
— Все, ребята, я больше не могу! — Валентина, запнувшись в очередной раз о какой-то корень, даже не сделала попытки подняться на ноги, наоборот, через голову стащила скатку крысиной малицы, перевернулась на спину и теперь блаженно лежала на изумрудном ковре с закрытыми глазами, дыша всей грудью, пикантно вздымавшейся под тонкой футболкой. — Куда мы бежим? Куда торопимся?
Ротмистр, пожав плечами, тоже потянул с плеча ремень автомата.
— Привал, я думаю...
Невысказанный вопрос был обращен к Николаю, который только пожал плечами, тоже избавляясь от неудобной ноши. Конькевич уже безо всякой команды сбросил пожитки и теперь суетливо ощипывал кустик необычно ранней и крупной земляники.
— Знаете... э-э... господин интеллигент, — процедил, неприязненно глядя на него, Кавардовский, которого никто не потрудился освободить от ноши («Нечего ему порожняком ходить! — безапелляционно заявил еще у краснознаменцев Александров, когда обсуждали насущный вопрос, куда девать поклажу, с выбытием из строя Владимирыча благодаря хлебосольным аборигенам изрядно увеличившуюся. — Пусть тоже тащит свою долю. Не барин!»). — Не советую, знаете ли... Радиация, прочие мутагенные факторы.
— Вы так думаете? — Жорка, бросив на него настороженный взгляд, теперь испуганно и брезгливо разглядывал лежащие на ладони крупные ягоды, источающие непередаваемый— аромат.
— Да не обращай внимания! — Валя, приподнявшись, сгребла с Жоркиной ладони дары леса и отправила в рот. — Вку-у-сно! Набери еще, а! Да нет на них никакой радиации, — прыснула она, глядя на опасливо вытянувшееся лицо Конькевича. — Это я тебе авторитетно, как медик, говорю!
— Действительно, Георгий, — поддержал ее ротмистр, воспользовавшийся отдыхом, чтобы хорошенько разглядеть в свой маленький чудо-бинокль «муравейник». — Не обращайте вы внимания на этого... На нашего пленника. Это он исключительно из чувства мелкой пакостничества вам советует.
— Серьезно?
— Вот еще, — буркнул Князь, приваливаясь рюкзаком к березе и прикрывая глаза. — Кушайте, кушайте на здоровье.
— А радиации мы и в «холодильнике» хватили мама-не-горюй, Жорка. — Николай тоже сорвал пару ягод и кинул в рот, чувствуя на языке давно, забытое ощущение приятной с кислинкой сладости. — Так что местная земляника тебе уже ничем не повредит...
— Противный! — Валя, дотянувшись, шлепнула милиционера по руке. — Не слушай его, Жорик, он шутит!
— Конечно, шучу.