Золотой капкан
Шрифт:
– Ты дослушай. Возможно, – и, пожалуй, наиболее вероятно – что из известных соображений он не регистрировал этот брак. А если регистрировал, то мог взять фамилию жены.
– Для него это было чересчур большим риском.
– Несомненно. Но жить под своей фамилией еще опасней. По крайней мере, в центральных районах страны. Ведь то, что он взял документы у родственника, могло всплыть при тщательной проверке.
– Это верно. Ты хочешь сказать, что у него было два паспорта? – догадался Володин.
– Скорее всего. Один – для разных сомнительных делишек, а второй – для легализации.
– Может
– Не скажи… По нашим данным (конечно, весьма относительным), Влас Ахутин должен был обретаться где-то в районе Москвы или в Подмосковье. Так?
– Ну… – Володин в раздумье наморщил лоб. – Постой, постой, Боря. Ты предлагаешь проверить…
– Вот именно! Влас Ахутин для семьи пропал без вести. Это факт. Что он мог жить под чужой фамилией – вариант. Почти факт. Значит, нужно проверить заявления граждан на розыск без вести пропавших за последние два года. Может, за два с половиной – три. Москва и Подмосковье. Это, думаю, будет не очень сложно. Нужно лишь сопоставить приметы разыскиваемых и фотографии, если они есть, с нашим фотороботом и фотографией из альбома Пеуновой. Всего-то.
– Великолепно! Боря, ты – голова!
– Пока радоваться рано.
– Согласен. Но все равно – это шанс…
В Мытищи они добрались поздним вечером. Состав оперативной группы был подобран, словно по заказу, – за всю дорогу никто не проронил ни единого слова. Молчали и Савин с Володиным. Им не верилось, что вот-вот может приоткрыться завеса тайны Власа Ахутина.
За двухметровой высоты забором захлебывался лаем огромной кобель, которому звонко вторила шавка. Свет в окнах двухэтажной дачи не горел, но два окна первого этажа мерцали голубоватыми отсветами от экрана телевизора. На кнопку звонка у калитки нажимали минут пять, но никто не откликался. Похоже, хозяева были чересчур увлечены телепередачей.
– Эй, кто-нибудь! – больше не уповая на звонок, закричал Володин и пнул несколько раз массивную железную калитку ногой.
– Иду, иду! – раздался женский голос. – Рекс, место! Пушок, замолчи! Кто там?
– Открывайте, милиция!
– Одну минуточку. Место, место, Рекс!
Громыхнул засов, калитка бесшумно отворилась, и невысокая худенькая женщина спросила:
– В чем дело?
– Здесь проживает Бусыгина Зоя Петровна? – шагнул вперед Володин.
Он смотрел на нее с некоторым сомнением. Женщина явно была моложе Власа Ахутина – эдак, лет на двадцать.
– Да, это я. Что вы хотели?
– Можно пройти в дом? А то здесь разговаривать не очень удобно; простудитесь – зима…
– Пожалуйста, проходите. Я сейчас закрою Рекса… Пушок не кусается.
Под потолком просторной гостиной полыхнула хрустальным светом старинная антикварная люстра. Интерьер комнат впечатлял: дорогие ковры, мраморный камин, белая с позолотой арабская мебель, картины – явно подлинники, цветной телевизор новейшей марки, японская стереосистема…
– Вы… вы не по поводу мужа? – с робкой надеждой спросила Зоя Павловна. – Он… нашелся?
– Это его фотография? – спросил Савин.
Он прошел вглубь гостиной, где в массивной позолоченной раме висел хорошо выполненный маслом портрет Власа Ахутина. Конечно, это был он, сомнений уже не оставалось!
– Да, его… Что с ним, скажите?
– Бусыгин Григорий Фомич, 1923 года рождения… Так?
– Ну конечно!
– Бусыгин – ваш муж? – спросил немного удивленный Володин.
– Да… Женщина потупилась, словно в смущении.
– Это вы подали заявление о розыске? – показал ей бумагу Володин.
Савин чувствовал, что радость переполняет его (и все-таки Ахутин рискнул сменить фамилию! – довольно смелый, неожиданный ход).
– Я, я! – воскликнула женщина. – Ну что, что с ним случилось!?
– Пожалуйста, не волнуйтесь. И сначала ответьте на наши вопросы… Савину почему-то стало жалко худенькую издерганную женщину, которая как-то ни своим внешним видом, ни манерами не вписывалась в эту роскошную обстановку.
– Хорошо… Я постараюсь… Спрашивайте.
– Бусыгин – подлинная фамилия вашего мужа?
– Нет. Подлинная – Ахутин.
– Когда он сменил фамилию?
– В 1968 году.
– Чем это было вызвано?
– Я… я не знаю. Он сказал, что так нужно. Я никогда не интересовалась его делами. Он запретил…
Тайник нашли только к утру. Уставшие понятые мигом сбросили сонную вялость при виде содержимого сейфа-тайника, который был хитроумно спрятан за сдвигающимся простенком. В сейфе находились золотой песок и самородки в полиэтиленовых мешочках, золотые монеты царской чеканки, а также шкатулка из красного дерева, инкрустированная цветной эмалью и серебром; она оказалась почти доверху заполнена драгоценностями. Кроме этого, в сейфе была и валюта – английские фунты, западногерманские марки и американские доллары, сложенные в полиэтиленовые пакеты.
Но Савина больше интересовало содержимое другой шкатулки, самой что ни есть заурядной, ширпотребовской, – ее извлекли первой.
Не веря своим глазам, он молча протянул ее Володину; тот, заглянув внутрь, на миг онемел.
А в углу гостиной, прижав кулаки к груди, безмолвно застыла Зоя Павловна. И только ее большие черные глаза полнились криком, который за столько лет так и не вырвался наружу.
Глава 17
Свой кабинет Кукольников не любил. Он почему-то напоминал ему фамильный склеп польского князька, который Кукольникову довелось увидеть, когда он был в Варшаве: угрюмые стены, сводчатый потолок, окно, забранное решеткой. От массивных стен всегда тянуло прохладой, и он, иззябнув, иногда даже в жаркие летние дни кутался в пушистый плед – давали о себе знать годы. Стылая кровь, стылые и опостылевшие мысли…
Кукольников слушал радио. Сквозь треск и шум мощно прорывался голос диктора Совинформбюро:
«…Вчера, двадцать третьего июля тысяча девятьсот сорок третьего года, успешными действиями наших войск окончательно ликвидировано июльское немецкое наступление из районов южнее Орла и севернее Белгорода в сторону Курска…»
Кукольников, тяжело вздохнув, прибавил громкости.
«Немцы бросили в наступление против наших войск свои главные силы. Это новое наступление не застало наши войска врасплох. Они были готовы не только к отражению наступления немцев, но и к нанесению мощных контрударов…»