Золотой Легион
Шрифт:
В Национальном Исследовательском Центре Эпидемиологии, куда его, еще раненого, перевезли после Коммунарки, он пролежал почти три месяца. Его обследовали, проверяли, подключали какие-то датчики, брали анализы…
Видно, удовлетворившись результатами и узнав все необходимое, от него, наконец-то, отстали.
Надо отдать должное полковнику Посельскому. Неизвестно, какие рычаги он подключил. Но Степанычу восстановили все-все документы. И даже новенький загранпаспорт, хотя у него и старого-то никогда не было! Копия наградной книжки на медаль довела Степаныча до слез. Он долго благодарил, обнимал
На всякий случай Посельский оставил ему номер своего мобильного телефона, с ухмылкой шепнув: «Это для вызова такси на Дубровку». Они потом долго смеялись, вспоминая тот добрый старый фильм.
Очередным подарком жизни стало предложение занять должность Заведующего энергетическим хозяйством в одном из отделений этого же медицинского комплекса, на что Загородний тут же с радостью согласился. Дело свое он знал отлично и был там в своей стихии. Всем помогал по возможности, людей не чурался. Стал, как и прежде, для всех Степанычем. Добрым, приветливым и безотказным! Вскоре его зауважало руководство и полюбили коллеги!
Ему даже выделили служебную жилплощадь. «Однушку» в районе Садового Кольца, в охраняемом «депутатском» доме, примыкающем к Институту. Говорили, что жилье предоставлено в рамках социальной программы работающим врачам. Степаныч сделал вид, что проглотил эту «туфту». Но понимал, что его просто не хотят терять из виду, хотя законных оснований для удержания на больничной койке не было.
Пачки долларов профессора Глозмана он, конечно, отдал полиции. Вернее, их просто вытащили из его секретного пояса, когда раненого, в беспамятстве, перекладывали на больничную койку. А он и не сопротивлялся. Грязные это были деньги.
Но из них ему выделили приличную сумму! Там в законах есть какие-то заковырки. Он не вникал. Но теперь недостатка в средствах у Степаныча не было! Трат особых он не имел. Жил скромно, по-тихому. Поэтому когда ему сообщили, что в июле «специалисту Загороднему В. С. положен очередной отпуск», он уже точно знал, куда поедет!
И вот, как говорят в романах, серебристый лайнер нес его в далекую незнакомую страну! Где сбудутся, наконец, его мечты!
В иллюминатор светило солнышко, на душе было радостно! Степаныч тихонько прикорнул, уткнувшись щекой в купленную «со скидочкой» маленькую надувную подушку. Блаженное состояние покоя и предвкушения прекрасного было, казалось, написано яркими фломастерами на его счастливом лице.
Даже если бы он сейчас высунулся наружу или взял в руки самый мощный телескоп, он не заметил бы тех тяжелых серо-свинцовых туч предстоящих событий, которые ждали его в скором будущем! И по сравнению с которыми, его прошлогоднее «сафари» покажется легким пикником!
До 26 июля оставалось около десяти дней.
“Culo veo, culo quiero” [5]
Куба-Гавана
Весна 1955 года
(почти четыре года до победы Революции)
5
Кубинская поговорка. Дословно означает «Попу вижу, попу хочу». Аналог русской «Глаза завидущие, руки загребущие».
Генералу Фульенсио не спалось. Мысли уносили его далеко в золотую заоблачную высь! Картинки, одна краше другой, всплывали в голове…
Вот он разрезает ленточку на открытии фешенебельного отеля на фоне блестящей, ярче кубинского солнца, золотой пластины у парадного входа.
А вот десятки иностранных репортеров с благоговением ждут, когда с купола Президентского Дворца спадет покрывало, и он затмит своим золотым блеском все чудеса, виденные газетчиками ранее!
Все ахнут, защелкают камеры, закрутится кинопленка! И в газетный мир полетят сообщения, одно – красочнее другого! «Золотой стандарт на Золотом острове!» «Президент 999-й пробы!»…
Заснул он лишь глубокой ночью…
Уже утром следующего дня весть о фееричном представлении в кабаре облетела все не только местные, но и некоторые «звездно-полосатые» газеты.
Дворец, искусно созданный почти сорок лет назад Родольфо Маури, гудел от новостей и обсуждений. Вся обслуга в этом громадном особняке с видом на набережную Малекон, узорчатыми башенками и громадным куполом, шепталась по углам только об этом! «Как много именитых гостей! Какие перспективы и возможности это сулит!»
Но хозяин всего этого великолепия был строг и сосредоточен. Быстрыми уверенными шагами, гулко отдающимися в высоких сводах беломраморных с золотом лестничных пролетов, он поднялся на второй этаж.
Охрана по пути щелкала каблуками, приветствуя яркие генеральские эполеты и суровый взгляд чуть по-восточному зауженных глаз идущего.
Уже неспешным шагом он прошел по громадному ярко освещенному солнцем залу. Здесь свободно могли разместиться три-четыре полноценных школьных класса с учителями, грифельными досками, да и, наверное, всем остальным персоналом школы.
В огромных, много выше человеческого роста зеркалах, обрамленных декором от «Tiffany», отражался лишь белый с прожилками блестящий пол и мощные декоративные колонны с затейливыми рисунками.
Широкие белые окна с медной раскладкой подчеркивали великолепие убранства. Где-то там, снаружи, жил своей нелегкой жизнью город, на который равнодушно смотрели бойницы и жерла старинных пушек крепости Эль-Морро, возвышавшейся на высоком берегу залива.
Никак не отреагировав на вытянувшихся в струнку охранников, Фульенсио проследовал в свой кабинет. Небольшой, но уютный. Здесь, в северо-восточном углу здания, где располагались апартаменты генерала, было не жарко даже в палящий зной.
И сейчас тишина и легкая прохлада настраивали на отдых и умиротворение. Но времени на это не было!
В дверь постучали. Вошедший секретарь напомнил о назначенной встрече с посетителями. Фульенсио небрежно, по-мальчишески кинул свою широкую массивную фуражку на изгибающийся старинный настенный светильник и еще раз осмотрел, достаточно ли представительно выглядит президентский кабинет. Он зачастую переживал, что блеска и изящества здесь недостаточно.
Поправил тяжелое бронзовое пресс-папье. Глянул на столик с изогнутыми ножками, со столешницей из зеленого камня, на котором громоздился высокий позолоченный телефонный аппарат, и, кажется, остался доволен.