Золотой раб

Андерсон Пол Уильям

– Я тоже, – удивленно сказал Эодан. Он считал, что после Аравиона Флавий благодарен ему, потом настроен по-дружески и полон зла после Верцеллы. Но теперь ему пришло в голову, что он видел только волны на поверхности глубокого тайного омута. Душа Флавия для него недоступна.

– Поэтому мы будем держать тебя здесь в звании телохранителя, – решила Корделия. – Он редко

приезжает в это поместье. Если он приедет, ты сможешь уехать куда-нибудь. Понимаешь, это может занять несколько месяцев. Я должна повлиять на отца и остальных, прежде чем смогу развестись с ним. Я постараюсь попасть под покровительство какого-нибудь влиятельного мужчины. И, конечно, ты пойдешь со мной. – Медленная жестокая улыбка приподняла уголки ее губ. – Я сама буду управлять своим следующим хозяйством. Какой-нибудь сенатор, дряхлый и слабоумный от старости, но очень богатый. Тогда тебя можно будет привезти в Рим, Геркулес. Ты будешь богат… у тебя будет много твоих рабов. Тебя можно будет даже освободить, если ты решишь, что смена названия имеет какое-то значение. – Она растаяла рядом с ним. – Если же нет, то ты все равно свободен у меня.

Он снова обнял ее. Она дрожала в его объятиях, а он думал, насколько ее слова были реальны, а насколько вызваны животными страстями этой ночи.

Он снова подождал, пока она отдохнула, снова выпила и вернулась к нему в бронзовую кровать. Потом, когда лежал, запутавшись в ее волосах, спросил – для этого потребовалось не меньше храбрости, чем нападение на ряды римлян:

– Когда ты сможешь освободить мою жену?

Она отскочила от него, плюясь, как кошка.

– Как ты смеешь! – крикнула она.

Эодан сел и сказал, улыбаясь в соответствии со своим планом:

– Я никогда… не забываю… друзей… даже ее. Нельзя ли ее выкупить или как-то освободить?

Корделия помолчала. На ее лице появилось сосредоточенное выражение, которое он видел и раньше.

– Ты считаешь эту свою кобылу-производительницу только другом? – спросила она.

Эодан глотнул. Он не мог ответить, только кивнул.

– Тогда забудь о ней, как тебе придется забыть обо всем кимврском, –

холодно сказала она. – Я не позволю, чтобы у Флавия появились подозрения из-за этой коровы, с которой он спит всю зиму. Пусть продаст ее в бордель, когда она ему наскучит. Он уже со многими так поступил.

Сквозь тьму в глазах и гудение в голове Эодан видел, как она стоит, пригнувшись, готовая уйти от его ярости и позвать на помощь. Оба не шевелились. Наконец она прошла мимо него, легла на кровать и подозвала его, как собаку.

И он пришел. Ему ничего иного не оставалось, кроме как умереть.

На рассвете Корделия сонно сказала:

– Я прощаю тебя, Геркулес. Мы забудем сказанное из-за сделанного после этого.

Он заставил себя коснуться ее губами.

– Доброй ночи, – рассмеялась она. – Или уже доброго утра?

Он подождал, пока она уснет – в бесцветном безжалостном предрассветном сумраке она выглядела неряшливой грудой, потом надел тунику и выбрался из комнаты. Он чувствовал необходимость принять ванну, и, да, он возьмет лошадь и будет много миль скакать по холмам. Он был пуст и страшно устал, но спать не хотел. Даже когда его связывали у фургонов, он не чувствовал себя таким одиноким.

– Эодан.

Он остановился под садовой стеной. Здания были черной массой на фоне бледнеющих звезд, изгороди и крыши блестели от росы. За конюшнями земля была еще полна ночи. К нему подошло Фрина.

– Ты так рано встаешь? – без удивления спросил он.

– Я не могла уснуть, – ответила она.

– Я тоже, – горько сказал он. – Хотя по другой причине. Никогда не думал, что могу так ненавидеть женщину, которую обнимаю.

– Должно быть, ей показалось это интересным, – сказала Фрина.

Он почувствовал презрение в ее словах. Неизвестно, насколько оно направлено на него, но он ощутил всю его тяжесть. И с трудом спросил:

– Почему я не попросил распять меня и кончить на этом? Я позволил ей называть мою Викку грязными именами, а потом поцеловал ее.

– Ты должен жить, – мягко сказала Фрина.

Конец ознакомительного фрагмента.