Золотой шар
Шрифт:
Дорог на Острове не было, лишь петлистые тропки. Сложенные из бревен и крытые соломой дома стояли вразброс, как попало, хотя и под защитой прибрежных холмов; холмы спускались к самому берегу, где виднелись опрокинутые лодки и поставленные на катки парусники. Перед каждым крыльцом и на задворках сушились натянутые на жердях сети. И повсюду белел песок. Он заносил жерди. Подступал к окнам. Кое-где его намело вровень с застрехами. Когда лил дождь или валил снег, влаге было некуда деться, и она пробиралась в подполицы, — половицы коробились, гнили. Из всех домов, что были на Острове, лишь четыре стояли на каменном основании: у фогта, пастора, пошлинника и дом на Горе, откуда вышла девушка. Только какое песку дело до того, чей это дом и из чего построен, — он точил и камень. Наползая
Майя-Стина помахала девушке, которая несла в деревянном башмаке уголья. Поздоровалась с женщиной, что окликнула ее в дверную щелку. «Майя-Стина! — крикнула женщина. — Ты уж скажи пастору: камбалу, что мы ему задолжали, он получит завтра. А пасторше передай, пусть тотчас за мной посылает. Ну да ей положено носить еще с месяц, хотя с виду и кажется, что она перехаживает».
Майя-Стина рассеянно ей кивнула. Она думала совсем о другом. Ни о чем в особенности. О том, чтобы превозмочь ветер. О пасторше, которая щеголяет в шелковых платьях. Когда пасторша улыбается, на щеках у нее проступают ямочки. У пасторши будет ребенок, а она по-прежнему щеголяет в шелковых платьях и мажет лицо кремом из фаянсовой кружки. «Ты пригожая девушка, — частенько говорила пасторша Майе-Стине. — Такой пригожей и умной не место на Острове. Выжить мало, надо еще и жить».
Майя-Стина не всегда понимала, о чем та говорит. Она была самая что ни на есть заурядная девушка.
Перенеси мы ее во времени, скажем, лет на двести вперед, она понимала бы куда больше. Но тогда бы она не служила у пастора, а училась в школе, влюблялась бы, а может, и распевала гимны о скорой гибели мира и о его спасении.
Ну, а теперь она бредет, увязая в песке, к пасторовой усадьбе, где она в служанках. Ни о чем эдаком она не думает. Вернее, она думает сразу о многих и многих вещах. Но по ее разумению ничего особенно интересного в этом нет. Так что пока о Майе-Стине ничего особенно интересного и не расскажешь.
Нет, придется нам снова остановиться. Я сбиваюсь с голоса. Я не должна постоянно впихивать в Сказание свое «я», — я тоже появлюсь там, но только гораздо, гораздо позже.
Придется нам начать с другого. Однако и не с самого начала, потому что оно — в самом конце. Начнем-ка с давних-предавних событий, хотя нас относит от них все дальше и дальше. Начнем с описания Острова, каким он был, когда дед Майи-Стины Нильс Глёе приплыл туда с материка.
Широта и долгота не суть важны. Остров лежит посредине земного шара, как, впрочем, и все острова и страны на свете, — в этом легко убедиться, если покрутить глобус. Остров не так уж велик. С севера он врезается в море узеньким мысом. А к югу раздается в боках, делается упитанным и округлым. В сердце Острова шумит дубрава, опоясанная подлеском. Там растут и березы, а на заветной поляне стоит высоченный ясень.
От леса к воде спускаются зеленые поля и луга. Есть там и пологие холмы, и небольшие долины, и озеро с пресной водой. На южной оконечности Острова — две бухты, одна глядит на восток, а другая — на запад. Каждую прикрывает мыс, что будет пошире северного, и оба они заворачивают на запад, потому-то Западная бухта самая глубокая и защищенная. На одном ее берегу, прямо напротив горловины, высится Башенная Гора — в старину там стояла крепость со сторожевой башней.
Нильс Глёе вел свою родословную от последнего владетеля крепости. В незапамятные времена тот покинул Остров и осел на материке, подальше от морских туманов, дабы унять мучивший его костолом. Об этом поминал еще прадед отца по материнской линии, и Нильс Глёе по праву считал Остров своим родовым владеньем. Нильс Глёе был из тех людей, что твердо знают, чего им надобно, но не умеют высказать. У них и доброе слово иной раз походит на звериный рык, и ласки-то иной раз свирепые.
…Ну вот мы потихоньку и забрели в Сказание. Только бы мне снова не сбиться с голоса.
Глава вторая
Нильс Глёе и его жены
Нильс Глёе отчалил от материка и поплыл на Остров, который почитал своим родовым владеньем. В ту пору кто обитал на Острове? Старый овчар да три-четыре рыбацких семьи. Они и хлебопашеством занимались, и скотину держали — не голодали.
Нильс Глёе был молод, могуч, молчалив. Иной раз, сдавалось, большое тело не слушается его. При ходьбе он заплетал ногами и мотал руками. Но когда он, примером, налегал на весла — упирал ноги в дощатое дно и подавался вперед, а потом медленно распрямлял спину и откидывался назад, — видно было, силой он наделен богатырской, даром что неуклюж. Он причалил к Острову ранним утром, обозрел его, остался доволен и вечером того же дня погреб обратно на материк, чтоб забрать кой-какую снасть. Заодно прихватил он и девицу Йоханну, что была просватана Антону Кюнеру, но смиренно последовала за Нильсом, даже не простившись со своим женихом.
Нильс Глёе явился за полночь и сказал: «Собирайся, Йоханна. Чему быть, того не минуешь». И она перелезла через спящих сестер, натянула поверх исподней сорочки юбку и крадучись вышла из дому.
Антон Кюнер слыл хоть и мозглявым, зато мозговитым и готовился на псаломщика. Он собрался на Остров и взял в провожатые пастора и Йоханнину мать, Марен, мудрую женщину с пронзительными светло-голубыми глазами. Марен знала толк в травах и целебных снадобьях. Кое-кто поговаривал, будто она и порчу напустить может, и отвести удачу, но — шепотком. Оно и понятно: Марен водилась с пастором, и в зятьях у нее, считай, уже псаломщик.
Антон Кюнер хотел вытребовать свою невесту. Только, видать, это было ему не к спеху. Он выжидал всю осень, пока не уймутся шторма. Он выжидал, пока не разойдется густой туман, отрезавший Остров от остального мира. А вот выдался ясный зимний денек — он сел со своими провожатыми в лодку, да и погреб.
Нильс Глёе между тем зачал с Йоханной ребенка и вполне поладив с соседями, выстроил себе на Башенной Горе дом. Перед этим наскоро сколоченным домом, на который пошли плавник и островной дуб, и стоял Нильс Глёе, — а Йоханна стояла рядышком, сложив руки на животе, — когда незваные гости сошли на берег и покарабкались по заиндевелому склону. Первым — пастор, за ним — Антон Кюнер в шляпе, последней — Марен в низко, туго повязанном платке. Нильс Глёе подпустил их поближе, отослал Йоханну в дом, а сам встал с топором на пороге. Троица и повернула назад. Марен, правда, задержалась на спуске и зорко оглядела Нильса своими светло-голубыми глазами. Он стоял, не отводя взгляда, и крепко сжимал топорище. Тогда она вскинула руку и, тыча в него пальцем, крикнула: «Не много же радости принесет тебе эта женитьба, и нагулыш твой никому не будет в радость!» Ну, может, выкрикнула она и не эти в точности слова, но смысл их именно таков. И, конечно же, ее пророчество сбылось, а иначе о нем не стоило и рассказывать.
Йоханна занемогла родильной горячкой и покинула этот мир — столь же смиренно, сколь и жила. Перед смертью она была допущена к причастию. Пастор, человек заезжий, вдобавок обремененный большой семьей, не стал отказываться от вяленой камбалы, которую во весь год посулился ему присылать Нильс Глёе. Йоханна и Нильс Глёе были повенчаны, а новорожденный Младенец окрещен. Младенца нарекли Хиртусом, имя это однажды попалось Йоханне в старом календаре. Дав сыну имя, Йоханна впервые за короткую свою жизнь проявила самостоятельность.
Хиртуса отдали на воспитание одной из рыбачек, которая пеклась о нем не меньше, чем о родных детях. Был он мелковат и тщедушен, с белой кожей, бледно-голубыми глазами и белокурыми кудерьками. Нильс Глёе дивился на своего сына: он и играть-то играл не как другие дети, а уж проку от него не было и подавно. Сидит, бывало, на крыльце, тихо, как мышка, и неотрывно смотрит на окоём. А Нильс Глёе стоит чуть поодаль и почесывает в затылке. Пробовал он приохотить сына к рыбаченью и рукомеслу, но у Хиртуса были чересчур нежные пальцы — ни сеть распутать, ни крючок наживить. Когда мальчику исполнилось шесть, Нильс Глёе надумал свезти его на материк и отдать в обучение к пастору.