Золотой сокол
Шрифт:
— Отца только спросить надо, — Зорко поднял ладонь. — Хозяин-то он. Только приболел. Вот и кукуем тут третий день, а с места двинуться не можем.
Доморад Вершилович был довольно богатым купцом. Еще прошлой осенью он закупил в плодородных Полянских землях зерна, теперь забрал его, набрав в придачу сыров, масла, соленого мяса, и ехал с этим товаром через пострадавшие от неурожая земли, меняя еду на меха, добытые за зиму. А меха в Полотеске можно выгодно продать варяжским гостям. И все было бы хорошо, если бы не подвело здоровье.
На этой отмели полотеские гости жили уже третий день, потому что у Доморада прихватило сердце. С посиневшими губами, он лежал в шалаше и едва дышал, так что вся его дружина сидела испуганная, а Зорко ходил суровый и сосредоточенный, опасаясь,
— Говорил я ему: сиди дома, сам съезжу! — горько делился он с Зимобором, когда они, после знакомства, выбрались из шалаша. — Нет, привык все делать сам! Я ему говорю: после зимы чуть жив, сиди на бережку, рыбку лови да сил набирайся, нет, надо ему суетиться, дела делать! Все путем каким-то грезит торговым, великим, чтобы дорогу от Варяжского моря до Греческого сыскать! [24] Слышал он, что люди ездят, — и ему надо, самолично Греческое море найти хочет!
24
Знаменитый путь «из варяг в греки» начал функционировать на рубеже VIII и IX веков, то есть по тем временам совсем недавно.
— Я бы тоже не отказался! — Зимобор улыбнулся. — Греческое море-то поглядеть, есть ли оно на свете или так, болтовня одна. Смелый у тебя батя!
— Смелый! — проворчал Зорко с таким видом, что, дескать, морок один это все, но видно было, что в глубине души он гордится своим беспокойным родителем. — Не, не нашли. От Полянских земель, от Киева-города еще дальше на полудень надо, вниз по Днепру, а там опасно — и пороги, и степняки всякие. Ну их! Туда если ездят, то большие обозы собирают. И это на целый год с чурами прощаться! [25] Хоть это уговорил — домой вот возвращаемся. Я вообще, если хочешь знать, мог бы и сам съездить! Дороги все с закрытыми глазами знаю! Я с ним уже десять лет езжу каждый год. Тетка нам травок с собой надавала, да вот толку от них чуть. Надо бы в село, где хоть какая-нибудь приличная травница есть, или волхва хорошего найти, а тут, в лесу, только лешего, тьфу, найдешь! Зимобор осторожно сунул руку за пазуху и оторвал пару стебельков от венка Младины. Будучи оторванными, ландыши сразу увяли и высохли, оставаясь почти такими же белыми, как будто их высушила со всем тщанием самая умелая зелейница [26] .
25
В смысле уехать из дома на целый год.
26
То же, что травница, то есть женщина, знающая свойства трав. От слова «зелие» — трава.
— Вот тебе молодильник, завари, пусть пьет по глотку по три раза в день. — Зимобор протянул Зоричу сухие стебельки. — Я знаю, мой отец такой же хворью страдал. Ему помогало.
— И ты что же, молодильник всегда при себе носишь? — с удивлением спросил Зорко, бережно принимая хрупкие стебельки и нюхая — ему это средство тоже было хорошо знакомо.
— Нет, — Зимобор усмехнулся, — у меня за пазухой сам растет.
Утром Домораду стало настолько лучше, что он сам выбрался из шалаша и сидел на воздухе, глядя, как Зимобор и Зорко упражняются, сражаясь вместо мечей на палках. Молодой купец сам попросил Зимобора поучить его, потому что сразу увидел, что у смолянина есть чему поучиться. Даже вооруженный простой палкой, Зимобор очень ловко успевал прикрыться щитом от любого выпада и найти неприкрытое место у соперника. Каждое его движение было быстрым, четким, осмысленным — драться для него было так же естественно, как для птицы летать.
— Ты бы еще моих обалдуев поучил, — попросил его запыхавшийся Зорко, — а то нападут, сохрани Попутник, а они только палками и могут... Машут, как цепами на току, разве же это драка!
После двух голодных зим купеческая дружина, потощавшая и ослабевшая, и впрямь выглядела не слишком грозно. Многие ратники впервые в жизни забрались так далеко от родных мест. Молодой кожемяка по прозвищу Костолом нанялся в дружину к Домораду, потому что в полуразоренном городе не хватало работы и отец не мог всех прокормить, но был вполне доволен переменой в судьбе, он еще раньше, в Полотеске, наслушался рассказов бывалых людей и тоже хотел посмотреть мир. Сивак, Печурка и Неждан, наоборот, прожили жизнь в глухих родовых поселочках, но в самую голодную пору были проданы своими старейшинами в холопы к купцу в обмен на еду. Эти трое, особенно двое последних, еще совсем молодые парни, поначалу шарахались от каждого незнакомца и искренне считали, что уже заехали на тот свет, раз так далеко от дома.
— Этот совсем дикий! — оживленно рассказывал Зимобору Костолом, как городской человек городскому, кивая на Неждана. — У них, слышь, еще в глуши на сестрах женятся, потому что все чужие — вроде как лешие!
— Сам ты леший! — злобно отвечал Неждан. По нему было видно, что продали его совсем не от хорошей жизни: он и сейчас еще был истощен, под глазами на бледном лице вечно темнели круги. — У нас стариками все заповедано: из каких родов можно брать невест, из каких нельзя. А если нельзя, значит, нечистый род.
— А на сестре нельзя жениться, — подтверждал и Сивак. — У нас вот, чтобы злого дела не случилось, пока мальчонка еще маленький, его в материнский род отправляют на воспитание, а там ему невесту подбирают. У нас все по порядку, как богами научено, дедами завещано. Это у вас там в городе все перемешано: хоть водяница из реки вылезь, вы и ее за девку примете!
— Да что же она не лезет? — Таилич бросил мечтательный взгляд на реку. — Хоть бы и водяница, я бы...
О девушках им оставалось только мечтать: жениться пока никому было не по средствам.
Из оружия все они привыкли держать в руках рабочий топор, охотничий лук да рогатину. Утешало только то, что разбойники, которые могли на них напасть, будут вояками ничуть не лучше и в руках у них будут те же рабочие топоры.
К следующему утру Доморад почувствовал себя настолько хорошо, что велел двигаться дальше. За день два струга прошли остаток пути до устья Гостилки, переночевали в маленьком рыбачьем селе, а завтра поднялись по реке почти до истоков, где стоял погост под названием Новогостье, принадлежавший полотескому князю. Выше него река уже не была судоходной, и от Новогостья была проложена гать, струги и товары за две версты по лесу доставляли к другому городку, Радегощу. Он стоял на реке Выдренице, по которой можно было плыть дальше, к реке Оболянке, а с нее на Западную Двину.
Городок Новогостье был невелик и тесен — весь он умещался на мысу, отделенном от берега высоким, но обветшавшим частоколом. Внутри укрепления располагались только длинные дружинные избы, конюшни и амбары для собранной дани. Здесь же стоял тиунов двор: в одной клети и горницах жил сам воевода с домочадцами, вторая предназначалась для князя или воеводы, возглавляющего полюдье. За частоколом беспорядочно выстроилось сельцо, где жили в основном рыбаки, землепашцы и несколько ремесленников. На пригорке стояло маленькое святилище с дубовыми идолами, у которых были грубо обозначены только лица. Но оно выглядело заброшенным: оба местных волхва умерли последней зимой, замены им пока не нашлось. Зорко, как заботливый сын, сразу стал искать для отца травника, но местные жители качали головами:
— Как наши-то двое померли, сами за помощью на сторону ходим. Или к Иловичам, там, за бором, они живут, у них старик хорошо травы знает, или к Елаге в Радегощ. Только в Радегощ сейчас не очень-то дойдешь...
Здешний воевода, разумеется, взял с полочан пошлину за постой и проезд, но при этом задумчиво и даже где-то растерянно почесывал дремучую бороду.
— Гать-то она, конечно, никуда не делась, — говорил он в ответ на расспросы Доморада о дороге. — Куда она денется, ее ж не украдешь... Только езды по ней мало, сами знаете почему — обветшала. Кое-где, люди говорят, совсем сгнила. Лешие, что ли, на ней пляшут, совсем, говорят, местами пропала гать...