Золотой торквес
Шрифт:
Лиши ее всякой ценности, оставь в ожидании полного уничтожения. (Причем физически она должна быть в форме — нельзя нарушать данное Стратегу обещание, — чтобы сражаться на Битве как маленький, не знающий жалости автомат).
Однако Фелиция не потеряла рассудок.
Потрясенный, он блуждал по развалинам ее мозга, пытаясь отыскать тому объяснение. И чуть было не пропустил его. Да, вот она, крупица! Замкнулась, забаррикадировалась в неприступной крепости и упрямо отражает все попытки проникнуть туда. Уменьшенное до микроскопических размеров, герметично закрытое существо Фелиции продолжало сопротивляться.
Если бы удалось принудить ее заговорить, закричать! Он сознавал, что это ключ. Один-единственный звук — и последняя оборона будет разбита.
Но она не издала его. С течением дней, в преддверии грядущей Битвы Куллукет все осторожнее продвигался вперед, опасаясь, что искра жизни погаснет в ней вместе с раздавленным осколком целостности.
— Ну как знаешь, — сказал он наконец. — Тебе же хуже.
И, насладившись ею в последний раз, защелкнул на ее шее рабский серый торквес, вынул распорку изо рта и приказал слугам оттащить Фелицию в камеру, скрытую в глубоких катакомбах.
«…Стейни?»
«О, ты очнулась, любовь моя?»
— Очень больно, Сьюки?
Он встал на колени на сырой пол каменной ниши, застланный лишь тюфяками из слежавшейся соломы, и взял Сьюки за руку. Лицо ее было почти неразличимо в тусклом свете алмазной лампочки, мерцавшей, словно одинокая звезда, на высоком потолке среди сталактитов.
— Да нет, совсем чуть-чуть. Скоро все заживет. Лорд Дионкет говорит, ничего непоправимого не произошло. У нас будут еще дети.
— Но не этот, Сьюки, не мой нерожденный первенец! Это я виноват. Мы не должны были… после того, как убедились, что ты беременна. Идиот, сукин сын, подонок, детоубийца!
— Нет! — Она с трудом приподнялась, взяла его лицо в ладони и поцеловала. — Не казнись, милый. Тебе не в чем себя винить, слышишь?
«Всели ему в душу уверенность — для чего ж тебе твой серебряный торквес?.. Спрячь истинную причину, пусть он никогда не узнает.»
— Не думай больше об этом, любимый мой. Давай готовиться к побегу. Завтра Великая Битва. Я уверена, Эйкен специально тянет до последней минуты, чтоб отвести от нас подозрения тану.
Стейн глухо зарычал. Тряхнул головой, как медведь, отбивающийся от надоедливых пчел. Сьюки с тревогой заметила у него в мозгу блуждающее нервное волокно — сигнал к началу спазма, вызванного плохой адаптацией к серому торквесу.
— Черт бы побрал Эйкена Драма! — взревел викинг. — Он сказал… он обещал… а вот… сперва ты, теперь я… Бог мой, Сьюки, башка сейчас треснет…
Она прижала к груди его голову и углубилась в мозг — это стало для нее привычным делом во время пребывания в Мюрии. И снова ей удалось временно приостановить большой пожар. Но если не снять торквес, он не выживет.
— Все, Стейни, все, любимый, успокойся, я его зафиксировала. — С потолка падали капли — ритмичный, музыкальный звук. Дикое сердцебиение прекратилось, дыхание стало ровнее. Он поднял голову, взгляды их встретились.
— Ты точно знаешь, что это не моя вина?
— Нет, поверь мне. Такое иногда случается.
Все еще стоя на коленях рядом с ней, он сел на пятки, беспомощно свесил руки — живое воплощение поверженного великана. Но Сьюки не обманешь: она видит его насквозь.
Если он не сможет винить себя — он станет искать виновного.
Эйкен Драм легко подбросил вверх Копье Луганна, рискуя разбить драгоценные канделябры в приемном зале Гильдии Экстрасенсов. Теперь, когда со стеклянного оружия слезли остатки маскировочной голубой эмали, оно вновь отливало золотом. Батарею Эйкен перезарядил.
— Вот возьму и воткну его тебе в задницу! — Он принял непристойную позу.
Мейвар снисходительно усмехнулась.
— Завтра, Сиятельный, завтра всем воткнешь… Хотя нет, еще не завтра. Битва будет продолжаться пять дней, но Копье ты сможешь пустить в ход только в самом конце, после пятой полуночи, когда начнется Поединок Героев. И то лишь в том случае, если Ноданн решит взять Меч. Еще поглядим, дотянешь ли ты до этого.
— Вот как?.. — взвизгнул он, притворяясь рассерженным. — Ты что, старая грымза, вздумала изменить свое решение? Может, тебе вновь доказать, что я достоин твоего выбора?
Отброшенное Копье звякнуло об пол, а Эйкен вдруг стал голым, как угорь, и устремился к пугалу, сидящему на аметистовом троне. В приемном зале никого больше не было, а на просторном троне они вдвоем вполне уместились.
— Ну хватит… хватит! — задохнулась она. От смеха слезы покатились по ее морщинистым щекам. — Дай мне дожить хотя бы до твоего триумфа, иначе кто наречет тебя новым именем!
Все еще раздраженный столь явным недоверием, он выпустил ее из объятий, разлегся на фиолетовых бархатных подушках, подсунул два пальца под свой золотой торквес и натянул металлический обруч. Затем надел образовавшуюся петлю на мыски босых ног и начал плести косички из тонкой эластичной нити.
— Стало быть, ты сомневаешься во мне, проклятая ведьма? Что ж, я верну тебе твой дурацкий подарок и пойду своей дорогой. Кому ты нужна? Теперь я обрел полную силу и готов потягаться с любым из них! Подавай сюда невидимых фирвулагов! Подавай мне Тагдала и Ноданна!
— Став королем, тебе придется играть по их правилам, — возразила она.
— Если они заподозрят, что ты активен даже без торквеса, то с тобой запросто расправятся. Как бы силен ты ни был, мой Сиятельный, сплоченный ум их воинства свалит тебя, только дай повод.
— Воины от меня без ума. А ихние леди и подавно.
— Но потомство ропщет. Обвиняет тебя в сговоре с Гомнолом и с Фелицией, в том, что твоя нерадивость привела к закрытию врат времени. Более того — они утверждают, что ты можешь спариться с активной женщиной Элизабет и породить на Многоцветной Земле расу полностью активных людей.
— Я — и эта Снежная Королева? Они что, охренели?
С обычной плутоватой ухмылкой он вновь надвинул себе на шею золотой обод и стал натягивать свой роскошный костюм с кармашками.