Золотой век. Книга 1. Лев
Шрифт:
Аттикос пойти с ними не мог из-за сломанной ноги. Уже спускаясь по бортовой лесенке, Перикл вдруг подумал, что Фетиду нельзя оставлять на милость этого человека.
– Подожди, куриос, – бросил он Кимону, возвращаясь на палубу.
Кимон удивленно вскинул брови, но потом, когда Перикл вернулся с женщиной и направил ее к лестнице, понял, в чем дело, и кивнул.
Долгий летний вечер перетекал в серые сумерки, когда две маленькие лодки с Кимоном и его сопровождающими отошли от флагманской триеры. Впереди они увидели Аристида, стоящего в крепком маленьком суденышке с четырьмя гребцами, уже набравшем хороший ход.
– По тетрадрахме каждому из вас, если я ступлю на берег раньше Аристида, – сказал Кимон гребцам.
Предложение было соблазнительное – столько получали за два дня работы. Гребцы кивнули и взялись за работу с таким усердием, что море вскипело под веслами. Догнав и обходя лодку Аристида, Кимон сохранил бесстрастное выражение лица. Перикл старался не оглядываться, но ухмыльнулся, когда они подлетели к причалу. Кимон, торопливо поднявшись по ступенькам железной лестницы, ступил на камень. Верный слову, он бросил каждому из гребцов по тяжелой серебряной монете с изображением головы Геракла. Перикл вышел на берег следом за ним, последней была Фетида.
Оказавшись в чужой, незнакомой обстановке, она стояла рядом с ними, опустив голову и нервно переминаясь с ноги на ногу. Ожидая Аристида, Кимон задумчиво смотрел на женщину. Его лодка уже двинулась в обратный путь, но он слышал, как, проходя мимо стоящих на якоре кораблей Эретрии и Микен, гребцы предлагали свои услуги желающим попасть на берег.
– Если хочешь идти своим путем – препятствовать не стану, – сказал Кимон. – Решишь остаться с нами – здесь не брошу, доставлю в Афины. Тебе понадобится новая одежда, еда и место для ночлега, пока мы будем на острове. Я могу это устроить. Это не более чем воздаяние богам за наш безопасный переход и за помощь с гробницей Тесея.
Перикл улыбнулся. В Афинах Кимон заставлял друзей носить плотные плащи, а потом настаивал, чтобы они отдавали их первому встречному нуждающемуся. О его щедрости знали все, кроме, похоже, жителей Скироса, и теперь Фетида посмотрела на него с недоверием и даже подозрением.
– Я все еще под твоей защитой, афинянин?
– Если сама того желаешь, – ответил Кимон. – Я научился держать слово. На самом деле…
Женщина внезапно шагнула вперед и влепила ему пощечину.
Он удивленно посмотрел на нее:
– Зачем ты это сделала?
В его неподвижной позе таилась скрытая угроза, хотя Фетида, казалось, ничего не заметила.
– Ты убил моего мужа, афинянин. Или мужчину, которого я называла мужем. Пусть он немного для меня значил, но он был моим, а ты забрал его у меня, хотя он ничего плохого тебе не сделал.
Перикл уже шагнул, чтобы встать между ними и схватить ее за руку, но Кимон жестом остановил друга. К нему уже вернулось обычное спокойствие.
– Понимаю. Итак, теперь ты довольна? Или мне придется прикрывать спину всякий раз, когда ты окажешься так близко, чтобы напасть на меня?
Фетида моргнула. Перед ней стоял афинский стратег, полный здоровья и сил, сын афинского архонта. Его щека еще горела от ее пощечины, но он как будто уже забыл о случившемся и смотрел на женщину с едва уловимой иронией. Она поежилась.
– Я…
– И конечно, – с чуть большим нажимом продолжил Кимон, – я ожидаю, что ты сдержишь свое слово, так же как я сдержу свое. Некоторые считают, что женщины лишены чести, что они всегда нарушают обещания. Мои мать и жена называют их лгуньями. Итак, Фетида, дай мне слово, поклянись, что будешь вести себя хорошо. Я приму его. Никто не поднимет на тебя руки, никто тебя не обидит. И я высажу тебя там, куда ты пожелаешь отправиться.
Теперь покраснела она.
Из подошедшей к причалу лодки поднялся Аристид. Странная сцена привлекла его внимание, и он с интересом наблюдал за ее развитием.
– Я даю тебе слово, – сказала Фетида.
Кимон кивнул и повернулся, чтобы поприветствовать архонта:
– Рад видеть тебя целым и невредимым. По правде говоря, в какой-то момент я даже немного обеспокоился из-за непогоды.
Аристид присмотрелся к обоим афинянам. По всему причалу, разгоняя мрак, загорались масляные лампы. Старик понял, что у этой пары какие-то свои дела, которые нисколько его не интересовали и вникать в которые у него не было ни времени, ни желания. У юных свои проблемы, и, может быть, все дело в присутствии этой поразительной молодой женщины, которая потупилась при его появлении. По какой-то причине – может быть, потому, что из-за Кимона его гребцы включились в безумную гонку, но так и не пришли первыми, – Аристид почувствовал, что вся компания вызывает у него раздражение.
– Как я уже сказал, мы едва ли не последние. Перикл, твой отец надеется увидеть тебя перед завтрашним собранием. Передать, что ты зайдешь к нему?
– Конечно, – ответил Перикл и с удовлетворением заметил, что Фетида посмотрела на него с интересом.
Кимон указал на заполнявшие бухту и порт корабли. Такое нашествие остров Делос видел впервые.
– Ты не сказал, зачем нас призвали, архонт Аристид.
– Правда? Я думал, что сказал.
Старик потер подбородок, подбирая слова:
– Мы здесь, чтобы принести союзническую клятву. Если нападению подвергнется кто-то один, остальные обязаны вступить в войну. В этом суть дела. Этому нас научили Саламин и Платеи. Выстоять в одиночку не может никто, даже Афины. Но вместе мы одолели древнюю империю. Союз будет скреплен торжественной клятвой, запечатленной в железе. Один язык, один народ.
Перикл окинул взглядом корабли, пришедшие из тридцати или сорока городов и областей, но, как ни щурился, как ни всматривался в даль, так и не увидел тех, кого искал. Он видел их при Саламине, когда, стоя на дюнах, наблюдал за разворачивающимся сражением. В тот день они были в красных плащах.
– А где Спарта? – спросил он.
Аристид скривил рот, как будто высасывал кусочек хряща, застрявший между передними зубами.
– Эфоры отказались от нашего предложения, хотя твой отец лично ездил туда и пытался их убедить. Путешествие измотало его… – Аристид махнул рукой. – Такие гордецы, так высокомерны, хотя и не без основания. И все же вопрос слишком важен. Я сам сделал все, что только мог. Жаль, но мы обойдемся без них.
Кимон покачал головой. Он восхищался спартанцами больше, чем кто-либо другой, и даже взял за образец некоторые их приемы – в частности, установил жесткую дисциплину в собственной жизни, чего раньше ему определенно недоставало. На поясе у него висел спартанский нож-копис, которым можно было и срубить небольшое дерево, и убить человека.