Золотой век
Шрифт:
— Как? — удивился Серебряков.
— Да так… слышь, ты утонул в Неве, тело твое вытащили из реки и предали погребению…
— Что ты говоришь, что говоришь!..
— Что мне сказали, то и я тебе, Сергей, сказываю…
— Возможно ли, меня считают умершим?
— Да, и давно вычеркнули из списка живых людей… Я говорил им, доказывал, но мне не верили, меня назвали сумасшедшим и посадили в тюрьму… Вот, слушай, Сергей, я тебе все по порядку и расскажу.
Старик Данило подробно рассказал своему нареченному зятю о своем пребывании в Москве и в Петербурге,
— С первого раза понравился было мне Питер… а теперь и калачом туда не заманишь меня… Положим, не город виноват, а люди… нигде не слыхано, нигде не видано, чтобы живого человека к мертвецам причисляли, а вышло так. Вступился было я за тебя, Сергей Дмитриевич, так ведь мне горло хотели перервать… Ну, уж и люди питерские, нечего сказать, — такими словами закончил старик Данило рассказ о своем пребывании в Петербурге.
— Что же это, Господи!.. Этого еще недоставало, чтобы меня заживо похоронили, — закрывая лицо руками, со слезами проговорил злополучный Сергей Серебряков.
— Ох, не правдой, а кривдой живут люди на белом свете… А ты все же, мой нареченный зятюшка, не горюй… Придет время, и правда-матка осилит кривду-лиходейку… — утешая Серебрякова, проговорил Данило.
— А когда это будет?
— Долго ли, скоро ли, а все же будет…
— Я, я сам поеду в Питер; я докажу им, что я жив… что они напрасно меня причисляют к мертвецам… я буду просить царицу… Она милостива и правдива и прикажет наказать моих недругов, — горячо проговорил Серебряков, возмущенный до глубины души поступком своих врагов; впрочем, у него был один только враг, но зато сильный, могущественный временщик.
— Ох, Сергей Дмитрич, напрасна твоя горячка. До царицы тебя не допустят, но отправят тебя туда, откуда нет возврата, и враги твои сильны, тебе их не осилить.
— Что же делать, что делать? — почти с отчаянием воскликнул Серебряков.
— На время смириться надо, покориться.
— У меня было имя, было звание, а теперь и этого меня лишили. Меня лишали свободы, но оставляли имя, так этого моим врагам мало показалось… они, проклятые, превратили меня в ничто… Ведь это ужасно, ужасно…
Бедняга Серебряков предавался чуть ли не отчаянию, а старик Данило сидел молча и не утешал своего нареченного зятя.
«Пусть поплачет, может, горе свое слезами выплачет», — думал Данило.
Этот разговор Серебрякова с Данилой происходил без Ольги и Марьи Ивановны, обе они заняты были по хозяйству — обед готовили.
И мать, и дочь радовались тому, что свадьба затевается, и еще радовались тому, что Данило благополучно домой вернулся.
Печальный разговор, происшедший между Серебряковым и стариком Данилой, не дошел еще до их слуха.
XXVIII
В домике старика Данилы шли спешные приготовления к свадьбе; суеты и хлопот было много. Данило выдавал свою дочь, красавицу Ольгу, за Сергея Серебрякова.
Священник документов у жениха не спрашивал, да их у него и не было; в то время легко можно было обойтись и без документов при венчании.
Вот настал день свадьбы.
В этот день Серебряков был мрачен и задумчив: да и как было ему не задуматься. Он сам теперь не знал, кто он, что он за человек? У него не было имени, не было звания; гвардейский офицер Сергей Дмитриевич Серебряков не существует более в живых. И благодаря злым людям и кривде-ли-ходейке бедняга Серебряков очутился теперь и без имени, и без звания.
Напрасно утешала его любящая невеста; Серебряков был печален.
— Не утешай меня, Ольга, я самый несчастный человек на свете, — говорил он. — Последний работник, мужик, нищий и тот имеет имя и звание, а я? Я всего, всего лишен.
— Полно, милый, тебе вернут и твое имя, и твое звание…
— Нет, Ольга, нет… Мои недруги меня давно схоронили, они не захотят, чтобы я снова воскрес, — с горькой улыбкой проговорил Серебряков. — Я не знаю, Ольга, как ты решилась быть моею женой, ведь я отпетый и погребенный, — добавил он.
— Успокойся, Сергей, ты слишком озлоблен.
— А кто меня довел до этого, кто?
— Знаю, милый, люди… Но не все же люди злы… есть и добрые, хорошие…
— Все злы, все… Зло на земле свило себе гнездо… Впрочем, оставим про это, Ольга… Пусть этот день будет у нас одной радостью… Долой печаль!
— Вот и давно бы так, мой милый, а то и в самый день нашей свадьбы ты хотел остаться таким суровым и озлобленным. Я постараюсь, Сергей, своею любовью прогнать твое озлобление и суровость… Постараюсь, чтобы Божий мир опять стал для тебя прекрасным.
— Ольга, милая Ольга, я не стою твоей любви.
— Не смей так говорить, Сергей, не смей.
И красавица Ольга своей маленькой ручкой зажимает рот своему жениху.
Сергей Серебряков и Ольга свою свадьбу отпраздновали в тесном семейном кругу. Данило, кроме близких друзей, никого не приглашал на свадьбу; пиршества никакого не было.
Немногие приглашенные гости посидели час-другой, поздравили молодых, выпили «изрядно», закусили и разошлись по домам. Серебряков не стал жить после свадьбы в доме своего тестя, он снял себе небольшой домик в окрестностях Киева и стал там жить с молодой женой. Жить с тестем Серебряков посчитал небезопасным для себя: недруги скорее могли его разыскать в доме Данилы.
Мы уже знаем, что Данило в бытность свою в Петербурге сказал, что Сергей Серебряков живет в его доме, в Киеве; сказал он это петербургскому обер-полицеймейсте-ру Рылееву.
Хоть и раскаялся потом Данило, зачем сказал про Серебрякова, но слово сказанное — не воробей, его не поймаешь. Поэтому-то Серебряков и оставил дом своего тестя и поселился отдельно.
Серебряков был нравственно убит, и если бы не Ольга, которая умела разгонять своею любовью его мрачное настроение, он, может быть, в сильном отчаянии прикончил бы свои дни, рассчитался с жизнью, которая принесла ему столько несчастья и горя.