Золотой век
Шрифт:
– А… Простите! «Бессмысленный», возможно, слишком сильное слово!
– Да? А какое же будет в самый раз? – строго спросил старик.
– Ну, э-э-э… Но ведь роща была создана, чтобы осудить наше искусственное общество, так ведь?
– Осудить? Роща сделана, чтобы будить чувства. Это – искусство! Искусство!
Фаэтон отмахнулся.
– Вероятно, смысл ускользает от меня. Боюсь, я не очень хорошо понимаю, что значит «осудить общество за искусственность». Цивилизация должна быть искусственной уже по определению, поскольку создается человеком. Разве мы не зовем «цивилизацией» все то, что сотворено руками человека?
– Вы на самом деле не понимаете, сэр! – вскрикнул странный старик, стукнув
Фаэтон понял, что этот человек принадлежит к одной из школ примитивистов, которых все уважали, но мало кто поддерживал. Эти люди отказывались от каких бы то ни было модификаций, даже от восстановления памяти или программ эмоциональной балансировки. Они не пользовались телефонами, телевекторами, транспортными средствами.
Говорили даже, что некоторые программировали свои наномашины таким образом, что они, воздействуя на ядра их клеток, вызывали с течением времени появление морщин, выпадение волос, остеоартрит, старение тела, одним словом, такие изменения, упоминание о которых можно найти теперь лишь в древней литературе, поэзии и интерактивах. Фаэтон ужаснулся: что толкало людей на медленное преднамеренное уродование себя?
Старик снова заговорил:
– Вы слепы, вы не видите очевидного! Взгляните на отражающий слой под тканями всех этих деревьев. Он создан, чтобы заблокировать память растений о настоящем Солнце. Можете мне поверить, проще следовать за восходом и закатом Солнца, чем в обратную сторону. Сложные привычки, с трудом усвоенные целыми поколениями, моментально были бы забыты с первым лучом настоящего Солнца. В этих цветочках заложен механизм, не позволяющий им видеть правду. Удивительно еще и то, что я сделал блокирующую поверхность зеркальной, в листьях вы можете увидеть свое лицо… если посмотрите.
Это замечание уже граничило с оскорблением. Фаэтон с жаром ответил:
– Или, может быть, эта ткань просто-напросто защищает их от раздражителей, сэр?
– Ха! Похоже, и у этого щенка все-таки есть зубы? Или я вас утомил? Это тоже искусство!
– Если искусство – это раздражитель, как камень в ботинке, дорогой сэр, воспользуйтесь своим гением, чтобы воспеть космополитическое общество, которое терпит это искусство! Как вы считаете, чем обычное общество поддерживает простоту? Нетерпимостью. Мужчины охотятся, женщины собирают плоды, девственницы хранят священный огонь. И всякий, кто выйдет за рамки отведенной ему роли, будет уничтожен.
– Ладно, ладно, молодой манориал, – ведь вы же манориал, не так ли? – вы говорите как человек, которого обучали машины. Но вот чего вы не знаете, молодой манориал: космополитическое общество так же безжалостно уничтожает непокорных. Посмотрите, каким несчастным это общество сделало того безрассудного парнишку – как там его? – Фаэтона. И, уж поверьте, его ожидают куда большие неприятности.
– Простите, как вы сказали? – Странно. Ощущение такое, будто наступил на несуществующую ступеньку, как будто земля уходит из-под ног. Фаэтон решил, что он попал в какую-то симуляцию и не заметил этого, либо… либо у него разыгралось воображение.
– Но Фаэтон – это я. Я – Фаэтон! Что вы хотите сказать этим? – И он сорвал маску с лица.
– Нет, нет, я говорю про настоящего Фаэтона. Надо признать, очень смело с вашей стороны появиться на маскараде в таком виде, в смысле – с его лицом. Смело. Или безвкусно!
– Но я и есть Фаэтон. – На этот раз голос его звучал не так уверенно.
– Вы – Фаэтон? Нет, нет, не может быть. Его не приглашают на праздники.
Не приглашают? Его? Дом Радаманта – старейший дом Серебристо-серой школы, а Серебристо-серая школа – третья по старшинству во всем манориальном движении. Радамант мог бы похвалиться
А странный старик продолжал:
– Вы не можете быть Фаэтоном: он одевается мрачно, носит черную одежду и натуральное золото, а не кружева, как у вас.
(Фаэтон не смог вспомнить сразу, как он одевается, но уж конечно, у него не было причин одеваться мрачно. Или были? Он ведь не был угрюмым? Или был?)
Он постарался говорить спокойно.
– И что же, по-вашему, я такого сделал, что меня не приглашают на празднования, сэр?
– Что сделал? Ха! – Седовласый старик отпрянул, словно почувствовав неприятный запах. – Я не в состоянии оценить вашу шутку, сэр. Возможно, вы уже поняли, что я принадлежу к школе Антимарантических пуристов, а потому у меня нет в ухе компьютера, который сообщил бы мне не только все нюансы этикета, принятого в вашем поместье, но и подсказал мне, какой вилкой лучше воспользоваться и когда лучше промолчать. Возможно, это будет слишком, если я скажу, что настоящий Фаэтон постыдился бы показаться на этом празднике! Стыдно! Этот праздник для тех, кто любит этот мир, или для тех, кто, как я, пытается изменить его к лучшему, обличая его недостатки. Но вы!..
– Стыдно? Но я ничего плохого не сделал!
– Все, хватит! Лучше замолчите! Наверное, мне надо бы завести фильтр в голове, такой как у вас, воспитанных машинами, чтобы не видеть и не слышать вот этого позора. Какая была бы ирония. Для меня, одетого лишь в тонкие серебристые ткани собственного тела. Но ирония годится для железного века [2] , не для золотого.
– И все же, сэр, я настоятельно прошу объяснить мне…
– Что?! Ты все еще здесь, надоеда! Раз ты хочешь выдавать себя за Фаэтона, может быть, мне следует обращаться с тобой, как с Фаэтоном, и вышвырнуть тебя из моего сада!
2
В английском языке игра слов: irony – ирония, iron – железо.
– Скажите мне правду! – потребовал Фаэтон, наступая на старика.
– К счастью, эта роща и даже прилегающая к ней воображаемая территория принадлежат мне и не являются частью празднований, а потому я могу просто выкинуть тебя отсюда, вот и все!
Он захихикал и махнул посохом.
Старик и роща исчезли. Фаэтон стоял на залитом солнцем склоне холма, отсюда ему были видны сияющий дворец и сады, где проходили празднования. С дальних башен доносились звуки музыки.
Он оказался в первом дне празднований, в самом его начале. Старик отключил свою рощу от сенсоров Фаэтона, вернув его тем самым к установкам по умолчанию. Невиданная грубость! Правда, не исключено, что это позволяется довольно мягким протоколом и правилами празднований.
На мгновение Фаэтона охватила волна холодного гнева. Он даже удивился силе собственных эмоций. Обычно он не был таким раздражительным. Или был?
Наверное, самое разумное просто забыть о случившемся. На празднике достаточно развлечений и радостей, чтобы не думать об этом.
Но… в отличие от всего того, что он видел вокруг себя, это происшествие было реальным, а потому его любопытство разгорелось, и даже гордость была задета. Он должен разобраться!
Фаэтон коснулся пальцами глаз и включил повтор. Снова была ночь, он снова был в той роще, но совсем один. Старик то ли ушел, то ли прятался за сенсорным фильтром Фаэтона.