Золотые костры
Шрифт:
Мы стали подниматься в гору, обходя стороной жилые и хозяйственные постройки. Местная церковь была создана словно совсем иными строителями — куда более аккуратными, опытными, любящими свое дело и понимающими, что такое красота.
— Прости, что веду тебя здесь, страж, — сказал брат Инчик. — Но гостям запрещено проходить через сердце монастыря. Особенно когда старшие братья обучаются искусству.
Он говорил о магии каликвецев, той самой, что могла справиться с колдунами и демонами.
Встречавшиеся нам монахи, молчаливые, но державшиеся с большим достоинством, провожали
Брат Инчик привел меня на самую верхнюю площадку монастыря, ко второй башне-обсерватории. Здесь стоял приземистый дом с широкими окнами, деревянной крышей и красивой резной лестницей. Чуть дальше был обрыв, на его краю я увидел маленькую часовню с распахнутыми дверьми.
Я подошел к краю пропасти, посмотрел вниз, на ледник, затем прямо, на Монте-Розу. Отсюда я видел тот водопад, о котором мне рассказали скирры. Он находился в четверти лиги от монастыря, падая из-под огромной ледяной глыбы в пробитый в Юрденмейде бассейн. Тайной каменистой тропки отсюда видно не было.
Монах откашлялся, нетерпеливо дожидаясь на деревянных ступеньках приземистого дома.
— Давай посмотрим, как нас устроят, — поторопил меня Проповедник.
— «Нас»?
— Не цепляйся к словам, Людвиг, — нахмурился тот. — Это Божьи люди, они заботятся не только о путниках, но и о душах, даже если их и не видят.
Пугало скептически посмотрело на него, мол, «ну и силен же ты заливать, старина», и направилось к часовне.
Оно догнало нас в коридоре, неся в руках почти три десятка украденных свечей.
— Опять мародерствуешь, — недовольно сказал ему Проповедник.
Пугало пожало плечами. Оно считало, что от монастыря не убудет.
Комнату, которую мне предоставили, даже с натяжкой нельзя было назвать монастырской кельей. Совсем не похоже на узкий крысиный лаз с голыми стенами и холодным воздухом, куда так любят запирать себя некоторые монахи.
Просторное светлое помещение с двумя большими окнами и видом на Монте-Розу, на которой отсюда можно было пересчитать каждый камушек. Все стены были сложены из отшлифованных буковых бревен, пол каменный, стол перед окном накрыт белой кружевной скатертью, основательный камин, на большую кровать наброшена оленья шкура.
Над кроватью висело распятие.
— Это ваша комната, страж. Как только у брата-управителя появится время, он примет вас. Не ходите по монастырю в одиночку, кроме тех мест, где мы с вами были. Гостям запрещено.
— Почему вы стали молиться, когда увидели меня, брат Инчик?
— Я… я был взволнован… — Он с опаской оглянулся на дверь. — Просто взволнован.
Тщедушный монах облизал губы, наклонился ко мне и шепнул дрожащим голосом:
— Несколько лет… я молюсь о милости. Ведь его прислал Господь. В наказание за наши грехи. Мы виноваты…
Он не закончил, быстро отступил назад, опустив голову, а дверь распахнулась, и в комнату вошли несколько монахов. Один принес шерстяные одеяла, другой начал растапливать камин, остальные быстро накрыли ужин, ставя на стол тарелки и кувшины.
Брат Инчик больше не разговаривал со мной, бросился помогать сутулому товарищу возле камина, а затем вышел вместе со всеми, взглянув на меня со страхом и мольбою.
— Ты понимаешь, что происходит, Людвиг? — Проповедник хмурился.
— Нет, кроме того, что он напуган. — Я смотрел на закрывшуюся дверь.
— А другие не так уж и дрожат от страха.
— Или же просто лучше это скрывают. — Я сел за стол, тогда как Проповедник плюхнулся на мою кровать, закинул руки за голову и счастливо вздохнул:
— Спустя долгие дни пути наконец-то приличное ложе! Только твоей ведьмы тут не хватает.
— В последнее время ты что-то часто вспоминаешь Гертруду.
— Еще бы ее не вспомнить! — фыркнул он. — Стоит тебе начать совершать рискованные глупости, как мне сразу же на ум приходит твоя беловолосая подружка. Она взяла с меня слово, что я позабочусь о тебе и остановлю, если ты будешь лезть в безумные предприятия. Но, как видишь, у меня не слишком хорошо это получается.
— Я чересчур голоден, чтобы почувствовать свою вину, — сказал я и занялся ужином.
«Скромный» монашеский ужин состоял из ржаного хлеба с тыквенными семенами и изюмом, гречневой каши с ливерной колбасой, пареной моркови, свеклы и капусты, зажаренной половинки курицы, вареного картофеля с укропом, миски творога и четырех кувшинов — с молоком, медовым напитком, травяным напитком и вином.
— Кормят здесь на убой. — Проповедник приподнялся на локте, изучив угощение. — Наверное, у них есть причины так расщедриться.
— Скоро узнаем. — Я налил себе молока.
Пугало село напротив, равнодушно оглядывая еду. Людская пища никогда его не привлекала. Оно предпочитало кровь.
— Людвиг, тебе не кажется, что каликвецы несколько трусоваты для тех, кто борется с адскими порождениями? Ну если сравнивать брата Инчика с братом Курвусом, да будет он в Небесном Царстве.
Я отрезал хлеба, затем положил в тарелку каши и только после этого сказал:
— Не знаю, как сейчас, но несколько лет назад здесь жили пятьсот человек. Их намного меньше, чем в Дорч-ган-Тойне, который находится в пустошах Ньюгорта. Этот монастырь у Горрграта в основном знаменит своей библиотекой, второй по количеству редких книг после библиотеки Риапано. И из пяти сотен монахов где-то двести занимаются исключительно книгами. Переписывают, переплетают, составляют каталоги и читают те мрачные секреты, что скрыты на страницах древних фолиантов.
— А много ли тут секретов? — оживился Проповедник, обожающий всякие тайны.
— Помнишь ту книгу в белой обложке, что была у велефа?
— Прекрасно помню, как ты ее сжег.
— Говорят, раньше здесь таких было несколько. А есть книги, о которых не говорят, потому что даже не догадываются, что скрывается в монастырской библиотеке. Так вот. Двести монахов, а может, и больше, занимаются фолиантами, остальные — служители. Церковь, хор, уход за животными, пекарня, кузня, оранжереи и теплицы, ремонт зданий и водостоков, уборка. Они не сражаются с демонами, не снимают порчу, не нейтрализуют колдунов и не запечатывают адские врата. В большинстве своем они такие же люди, как ты и я.