Золотые костры
Шрифт:
— Ты не прав. — Я снял готовое мясо с огня. — Мне в любом случае надо в Чергий. Просто я иду туда по новой дороге.
Пугало с иронией подняло вверх большой палец. Оно оценило то, как я выкрутился. Но не Проповедник:
— Угу. Если не околеешь на Горрграте. Он и в сентябре может быть завален снегом по уши. Что тогда?
— Лето было жарким, и дождей мало. Большого снега нет, в этом я абсолютно уверен. У меня хватит сил, чтобы преодолеть перевал. Особенно если помогут монахи.
— Больно им надо тебе помогать.
Я начал ужинать, запивая мясо холодной
— Цыганский табор уж точно не проходил здесь.
— Тут ты прав, — не стал спорить я. — Но мы с Мириам проследили его путь в Шоссию. Табор пришел из Чергия, перед тем как в стране началась война. И мы оба считаем, что цыган получил темный кинжал там.
— Вот только она со своей уверенностью уже, наверное, в Арденау, а ты залез в глухомань, и эта тропа нисколько не приближает тебя к цели — узнать, откуда у цыгана взялась та богомерзкая железка.
— Но и не отдаляет. В Чергии смута. Обе дороги Константина забиты беженцами, и творится на них дьявол знает что. Здесь же я пройду без проблем, которые мне могут доставить дезертиры, наемники, разбойники и армия. А когда окажусь на той стороне хребта — найду следы табора. Он был слишком большим, чтобы о нем никто не слышал.
Пугало встало, посмотрело во мрак, а затем, шагнув, вышло из круга света и растворилось в ночи.
— В таборе были сотни людей. И этот цыган-колдун… ты даже имени его не знаешь. Как ты проследишь путь мертвеца? Он каждый день мог говорить с сотней человек. Какой из них тот, кто тебе нужен?
— Однажды Гертруда сказала, что зло притягивает зло, друг Проповедник. И не исчезает без следа.
— Только на слова своей ведьмы ты и надеешься.
— Обычно она слов на ветер не бросает, — усмехнулся я.
Проповедник хотел сказать какую-то скабрезность, это было видно по ехидному выражению на его лице, но осекся, так как на свет вышли четверо.
Иные существа. Маленькие, ростом мне по колено, лохматые, в одежде из беличьих шкурок. У них были зеленые глаза с вертикальными кошачьими зрачками и мордочки, очень похожие на ежиные. Двое казались постарше и подошли ближе, когда еще пара неуверенно переминалась на босых ногах возле самой границы света.
Таких я никогда не видел, но они выглядели безобидными, и я сказал:
— У меня есть мясо и немного хлеба.
— Не надо еды людей. Мы просто хотим посидеть у огня.
— Присаживайтесь.
Старшие подошли, сели и, не мигая, стали смотреть на пламя. Другие потоптались в отдалении еще с минуту и присоединились к своим товарищам.
— Не опасны ли они? — спросил Проповедник.
Я покачал головой.
Неспешно покончив с ужином, я сходил к реке, вымыл руки, а когда вернулся, то ничего не изменилось. Четверка продолжала следить за тем, как горят дрова. Мы сидели в глубокой ночи в тишине, пока угли не начали мерцать, и я подбросил пламени новую пищу. А затем, расстелив одеяло, стал готовиться ко сну.
— Ты что? Собираешься спать? — изумился Проповедник.
— А что? — спросил я, и ни один из гостей даже ухом не повел. Для них я словно и не существовал.
— А если, когда ты уснешь, они перережут тебе глотку?
— Я не собираюсь из-за твоих страхов провести ночь без сна. Дорога тяжелая, мне надо быть в форме.
— Дева Мария! Ты такой же кретин, как и все остальные стражи. Половина из вас мрет из-за излишней доверчивости и наивности!
— Нельзя бояться всего, что тебе непонятно. — Меня утомил этот разговор. — Оставь свою панику для более подходящего случая. В конце концов, если тебя так заботит мое здоровье — у тебя есть повод наконец-то побыть не только моей ходячей надоедливой совестью. Если возникнет опасность, просто разбуди меня.
Проповедник возмущенно вскинулся, хотел начать спорить, увещевать и кидаться цитатами из библии, но я враз пресек его атаку, улегшись на расстеленное одеяло и закрыв глаза.
Разбудил меня отнюдь не Проповедник. А молчаливый ночной гость. Только-только начинало светать, угли покрылись серыми лепестками пепла, тепла от костра больше не было, от реки тянуло холодом, и я сильно замерз.
Иной остался один, трое его товарищей ушли, решив не прощаться.
— Огонь — хорошо, — сказал он мне. — Теперь плата за него, кровь Темнолесья. Дальше, там, где уже не растут деревья и по земле ползет ледяной язык, — опасно.
— Опасно? — переспросил я, все еще приходя в себя от тяжелого сна, в котором Гертруда сражалась с Кристиной. — Чего мне ждать?
— Дитя кустов. — Он увидел, что я не понимаю, смешно скривил ежиную мордочку. — Ругару. Троих хозяев овец убил за лето.
Какое счастье, что здесь нет Проповедника. Старый пеликан, наверное, назло мне ушел куда-то и не мог слышать эту новость. Оборотень, убивший трех пастухов. Мой спутник точно бы запилил меня еще до полудня.
— Спасибо. Я ищу своего друга. У него был такой же кинжал, как вот этот. Он должен был проходить здесь давно.
— Тут ходят только пастухи, и они не пускают к огню. Я не видел его.
Сказав это, он ушел. А я, приподнявшись на локте, встретился взглядом с Пугалом:
— Когда-нибудь видел ругару?
Оно покачало головой.
— Оборотни в диких местах не такая уж и редкость. В городах их встретить гораздо сложнее. Обычно с ними можно договориться, если они не голодны, нет полной луны и люди не причиняли им вреда.
— Ругару? — спросил Проповедник, подходя от реки. — Почему это ты о них заговорил?
— Это так-то ты охраняешь мой сон! — сказал я вместо ответа.
— Ты был прав, Людвиг. Тебе действительно ничего не грозило. Эти существа всю ночь пялились на огонь, и на третьем часу мне стало скучно, и я пошел погулять. Так что там о ругару?
— Рассказывал о них Пугалу. — Я скатал одеяло.
— Нечего о них рассказывать. Жестокие, мстительные, да к тому же еще и людоеды. И помнят, что делали, когда превращаются обратно в человека. Таких надо стрелять сразу, как увидишь.
— У старины Проповедника порой радикальные способы борьбы с теми, кто не соответствует его идеалам, — обратился я к Пугалу, и то кивнуло, соглашаясь с моими словами.