Золотые мили
Шрифт:
Что такое нашло на Пэдди Кевана — почему он ворвался к ней, когда у нее были гости? Никогда он себе этого не позволял; он же знает, что ее гостиная не для постояльцев. Моррис настаивал на этом. Если она пускает в дом посторонних, заявил он, то они, по крайней мере, должны понимать, что их владения — это барак и столовая. Хоть одна-то комната в доме может остаться для семьи? И Салли всегда заверяла его, что никому и в голову не придет лезть к ним в гостиную без приглашения.
Но для Пэдди закон не писан. Этот наглец ни с чем не считается. Поселившись у них в доме, он вначале очень заискивал перед Моррисом и мальчиками. Но те не любят Пэдди, и только в последнее время Моррис как будто примирился с его присутствием и теперь, скрепя сердце, отдает должное его осведомленности в биржевых делах.
Салли опасалась, что Пэдди Кеван втянул Морриса в какие-то свои дела, и ее опасения подтверждались. Поговорить с мужем она не успела, но ей удалось перед обедом перемолвиться словечком с Диком.
— Не бойся, мама, — сказал ей Дик. — Если даже у отца были какие-нибудь дела с Пэдди, тот ничем не может ему навредить.
А Том? Разве она не знает, как обстоит дело с Томом! Том — рудокоп. Если ему случалось уносить с собой в сумке кусочек золота, так он делал это только для того, чтобы не выделяться из своей среды, чтобы показать товарищам, что у него нет никаких предрассудков насчет пресловутой «привилегии рудокопа» и он готов разделить риск со всеми, кто работает в забое.
Ну, а сам Дик? Почему он сказал ей:
— Пэдди случайно не намекал, что я тоже замешан в этих делах?
— Дик!
Как он напугал ее! Но тут же обнял и расцеловал. Он был так огорчен, что встревожил ее, милый, чуткий мальчик!
— Нет, нет, я в этом не участвую, — сказал он. — Хотя и думаю иной раз, что надо быть дураком, чтобы не получать своей доли от тех махинаций, которые проделывают в лаборатории. Самое безопасное, когда ты с другими заодно. А я стою в стороне. Вот на меня и косятся. Но все равно, это жульничество не по мне. Иной раз мне кажется, что было бы больше толку, если бы я никуда не уезжал с приисков: с волками жить — по-волчьи выть.
— Не говори так! — запротестовала Салли.
— Золотопромышленность — это лавочка, Салли моя! — с горечью воскликнул Дик. — Единственная возможность пробить себе дорогу — это не брезговать ничем, как все, как Фриско или Пэдди Кеван, например.
— Ты не можешь быть жуликом, сколько бы ни старался, — сказала Салли резко. — Так что лучше не пробовать.
— А я и не собираюсь, — отвечал Дик. — Даже если ничего и не достигну — как отец или Динни.
Неужели неудача будет преследовать ее драгоценного мальчика так же, как его отца? — с тоской подумала Салли. Она делала все, чтобы оградить Дика от этого — дала ему хорошее образование, возможность получить специальность и иметь верный заработок. Но Дик, очевидно, лучше ее знал, какие темные дела творятся в золотопромышленности; на голову человека, который всего лишь винтик этой огромной сложной машины, может обрушиться любая беда.
Мысли Салли унеслись к тем дням, когда она выдержала такую отчаянную борьбу, чтобы дать Дику образование. Едва они обосновались в Хэннане и Салли поняла, что Моррис никогда не составит себе состояния ни в старательских походах, ни на бирже, она взялась за дело сама и доказала, что сумеет прокормить и себя и сына. А потом пошли еще дети. Салли казалось, что она только и делала, что нянчила грудных ребят. И все же она ухитрилась держать пансион и дала всем мальчикам приличное воспитание.
Конечно, Моррис, как только оправился после своего злосчастного похода на Маунт-Блэк, который навсегда излечил его от золотоискательского азарта, делал все, что было в его силах, чтобы вознаградить ее за те дни, когда он оставил ее на произвол судьбы. Подавив свою гордость, отбросив все свои аристократические предрассудки, он сделался гробовщиком. Это был самый благородный поступок в жизни Морриса, думала Салли, но с тех пор что-то надломилось в нем. Потеряв надежду стать когда-нибудь состоятельным человеком, он уже не находил в себе достаточно воли, чтобы вырваться с приисков. Он теперь даже не упоминал ни о чем, что выходило бы за пределы узких местных интересов, словно весь остальной мир перестал для него существовать.
Похоронное бюро первое время приносило неплохой доход. Но с расцветом Калгурли здесь возникла новая фирма, щеголявшая более импозантным катафалком, роскошными плюмажами и удобными погребальными каретами с мягким сиденьем. Кое-кто из старожилов еще прибегал к услугам Морриса, и его тощие клячи, впряженные в дребезжащие дроги, еще продолжали появляться на улицах, но выручки теперь едва хватало, чтобы покрыть расходы. Если бы не пансион, думала Салли, она не могла бы так хорошо кормить и одевать мальчиков, дать Дику возможность кончить колледж и Горное училище и даже послать его в университет в Сиднее.
Конечно, ей хотелось дать такое же образование всем своим сыновьям. Но Том и Лал пошли на работу, когда Дик еще не закончил курса. Теперь остался только Дэн, для которого она могла бы кое-что сделать, но он и слышать не хочет ни о каких ученых профессиях. Стать врачом или адвокатом — упаси боже! У него совсем нет усердия к наукам. Больше всего на свете он любит «возиться», как он выражается, с лошадьми и коровами. Он хочет быть скотоводом. Ну что ж, думала Салли, это все же лучше, чем работать в забое!
Салли порой упрекала себя за то, что Дик был ей особенно мил, милее других сыновей. Но что поделаешь — это была такая ни с чем не сравнимая радость, когда он родился! Появление остальных детей она принимала как нечто неизбежное, даже ворчала под злую руку. Но, конечно, оправдывалась она перед собой, все они в равной мере получают от нее материнскую ласку и заботу. Каждый из мальчиков занимает в ее сердце свой уголок.
Вплетаясь в ее размышления о Пэдди Кеване, в памяти вставали отдельные эпизоды их детства — забавные маленькие сценки, звучали детские голоса… Все это смешивалось, наплывало одно на другое, пока из спутанного клубка мыслей не возник мучительный, тревожный вопрос: что все же может сделать Пэдди Кеван? Чем может он повредить мне или моим детям?
Дик никогда не был таким сильным, крепким мальчишкой, как Том. Он был нервнее, подвижнее. А Том рос спокойным, прилежным пареньком с простоватой скуластой мордашкой и большими серо-голубыми глазами, которые, как казалось Салли, довольно угрюмо поглядывали на нее порой, когда она отдавала в чем-нибудь предпочтение Дику. Но теперь Салли знала, что не в характере Тома завидовать брату или обижаться на мать. Том обожал Дика, а Дик, со своей стороны, не желал получать никаких поблажек по сравнению с Томом.
Когда она просила Дика присмотреть, чтобы малыши чего-нибудь не натворили, или пойти с ними погулять, Том обычно принимал эту обязанность на себя. Он знал, что Дик возьмется за дело с самыми благими намерениями, но тут же ввяжется в драку с какими-нибудь сорванцами или убежит играть в футбол и забудет про «мелюзгу». Салли с ужасом думала о заброшенных шахтах и котлованах, в которые могли свалиться Лал и Дэн, но если Том брался присмотреть за малышами, она знала, что беспокоиться нечего. Ларри, когда был малюткой, называл себя Лал, и это имя так и осталось за ним. Том постоянно выполнял за Дика различные поручения, и ему не раз попадало, когда что-нибудь не было сделано. Если Дика в наказание за какие-нибудь провинности рано отправляли в постель, Том считал своим долгом разделить его участь.