Золотые мили
Шрифт:
В своей заключительной речи прокурор отдал должное отцовским чувствам свидетеля Морриса Гауга. Его попытка выгородить сына, пожертвовав собой, конечно, очень похвальна.
— Но, — ядовито заметил мистер Джоблин, — никакие чувства не могут заставить нас забыть о фактах. Кроме того, мы были здесь свидетелями возмутительной попытки отца подсудимого очернить свидетелей обвинения, а также хорошо известного и всеми уважаемого гражданина…
Чей-то громкий хохот заглушил конец этой фразы; в толпе, наполнявшей зал, слышался сдавленный смех.
— Тише!
— Соблюдайте порядок в зале!
С помощью окриков дежурного констебля удалось наконец утихомирить не в меру разошедшуюся толпу, и прокурор Джоблин, несколько смущенный этим взрывом веселья, поспешил закончить речь,
Однако это не помешало суду еще до перерыва вынести решение: Тома приговорили к шести месяцам принудительных работ.
Разбирательство по делу Морриса было отложено на завтра.
Глава XIX
На следующий день у здания суда с утра толпился народ. Люди собирались кучками и возбужденно перешептывались. «Слыхали?.. Говорят…»
Динни узнал, что ожидаются чьи-то сенсационные показания, которые подтвердят все то, о чем говорил Моррис, а именно: что Пэдди Кеван участвует в торговле краденым золотом. Все знали, что у Пэдди рыльце в пуху, но кто отважится доказать это в суде и тем самым выдать себя, а возможно, и других?
Динни бродил среди толпы, пытаясь выяснить достоверность этих слухов. Рассказывали со слов тех, кто сидел накануне позади Маританы, будто она ужас как разволновалась, когда прочитали приговор Тому Гаугу, — расшумелась «точно чайник на огне». Она заявила двум рудокопам, сидевшим рядом, что не позволит Пэдди Кевану причинить горе Гаугам: уж она придумает, как этому помешать. Миссис Салли в свое время немало сделала ей добра, и Маритана грозилась, что завтра непременно расскажет в суде все, что знает о Пэдди. Он думает, что людей можно смешивать с грязью, подлый лжец! Но она ему покажет. Она покажет ему, как науськивать Фреда, чтобы тот избавился от нее и отослал вместе с малышами в лагерь к Бардоку.
Все знали, что туземец Бардок был мужем Маританы еще до того, как она связала свою жизнь с Фредом Кэрнсом. Пэдди, видно, решил отказаться от ее услуг и, желая замести следы, предупредил Фреда, чтобы тот отделался от Маританы, да и сам убирался ко всем чертям. Маритану, как видно, обделили, лишив той доли, на которую она рассчитывала; теперь она была положительно вне себя от злобы и стремилась рассчитаться с Пэдди не столько за Гаугов, сколько за себя. Суд как раз давал ей такую возможность, и ее горячая кровь вскипала при одной мысли об этом.
Люди, которым она говорила это, советовали Маритане помалкивать, но она, как рассказывали потом, набросилась на них точно безумная: говорила, что скорее пойдет в тюрьму, чем вернется в стойбище к кочевникам. Если ее заберут, правительство обязано будет позаботиться о ее детях. Она ушла, поклявшись, что завтра непременно явится в суд и поквитается с Пэдди Кеваном, а там — будь что будет.
Люди, с которыми разговаривала Маритана, по словам Динни, рассказали потом о ее выходке своим товарищам. И кое-кто не на шутку встревожился, опасаясь, как бы она не привела своей угрозы в исполнение. Тогда ее заставят назвать имена рудокопов, которые передавали ей золото для Пэдди. Другие считали, что это она просто так, сгоряча — с кочевниками это бывает, когда они из себя выходят, — потом поостынет и поймет, что лучше держать язык за зубами. Хоть Маритана и метиска и никогда не знаешь, как она поведет себя в следующую минуту, голова у нее все-таки варит неплохо. Слишком она увязла в этих делах, чтобы не знать, что ее ждет тюрьма, если она расскажет, как собирала золото для Пэдди. А ведь Маритана очень любит своих малышей, да и Фред Кэрнс не допустит, чтобы она привела сыщиков к нему на участок.
Моррису было предъявлено обвинение «в соучастии», хотя его собственное заявление полиции позволяло применить к нему куда более серьезную статью и судить на основании закона о лицах, скупающих золото. Он-де брал на хранение золото, «заведомо зная, что оно приобретено незаконным путем». Человека, виновного в таком преступлении, можно было упечь в тюрьму на четырнадцать лет — впрочем, ни один суд присяжных на приисках не решился бы вынести подобный приговор.
Слоэн говорил,
Но каковы бы ни были причины снисходительности, проявленной полицией и Комиссией по борьбе с хищениями золота, Динни в тот момент был рад, что Моррису не придется больше подвергаться допросу.
После того как Тому был вынесен приговор, Моррис утратил всякую волю к борьбе. Все время, пока его судили, он пребывал в состоянии крайней апатии, упорно отказываясь, однако, взять назад или изменить заявление, сделанное в полиции, или свои свидетельские показания.
Морриса приговорили к штрафу в пятьдесят фунтов стерлингов или к шести месяцам принудительных работ. Объявляя приговор, судья не преминул саркастически заметить, что подсудимый явно был не прочь погреть руки на незаконной торговле золотом и ему, безусловно, повезло, что его привлекли к суду не на основании закона о лицах, скупающих золото. Правда, он не похож на человека, принадлежащего к разряду «злостных правонарушителей», и не заметно, чтобы он сильно нажился на этих противозаконных сделках; но, конечно, никто не может сказать, в какой мере он участвовал в запрещенной торговле золотом. Следовательно, в интересах правосудия…
Салли сидела точно громом пораженная. Она вслушивалась в слова судьи, подавленная всей этой казуистикой и скрытой за нею издевкой. Пристально смотрела она на квадратное, деревянное лицо судьи и недоумевала, как может представитель правосудия, знающий истинную подоплеку дела, — а он-то, безусловно, знал ее, — так изничтожить человека лишь за то, что он проявил преступное легкомыслие.
Несколько минут Салли сидела не шевелясь. Она знала, что не должна так остро переживать осуждение Морриса. Быть может, следует даже благодарить судьбу, что его не судили по более тяжкому обвинению; но то, что судья позволил себе так обращаться с Моррисом и что бедняге придется теперь целых полгода просидеть в тюрьме, — это, по словам Динни, было для Салли «хуже смерти».
Салли знала, что осуждение за кражу — самое обычное дело в жизни приисков. Человек, которого постигла такая неудача, представлялся жителям приисков скорее жертвой непосильной борьбы за существование, чем преступником, а потому заслуживал всяческого сочувствия. Женщины привыкли стоически относиться к тому, что их мужья и сыновья ежедневно рискуют жизнью, и по сравнению с этой непреходящей угрозой кража кусочка золота представлялась им сущим пустяком. Иной раз это благополучно сходило с рук — и тогда в доме появлялось новое пальто, кресло или красивый кухонный шкаф — мечта всякой хозяйки. Считалось, что человеку просто не повезло, если его присудили к нескольким месяцам тюрьмы в Фримантле за то, что сыщикам посчастливилось найти на нем или у него дома кусочек теллурида или золота. Однако все с тайным удовлетворением думали, что вот ведь не всегда все идет так, как хочется горным компаниям, по чьей милости люди, работающие под землей, уже к сорока годам превращаются в задыхающихся от кашля инвалидов.
Кое-кого привлекал риск: им нравилось надувать владельцев рудников и заставлять сыщиков изрядно потрудиться, чтобы оправдать свое жалованье. Горная палата тратила тысячи фунтов ежегодно на содержание специального штата сыщиков, и это было одной из причин, вызывавших недовольство рудокопов. Правительство таким образом разрешало владельцам рудников содержать свою особую полицию, которая и дома не давала рудокопам покоя. Более того, чтобы легче осуждать людей, заподозренных в краже золота, было извращено одно из основных положений английского судопроизводства.