Золотые слезы
Шрифт:
Боже, как это было давно! Та спокойная, размеренная жизнь в Дублине теперь казалась сном. Годы пролетели, ушло в прошлое не только детство Мары и Брендана, но и их юность, прошедшая в Париже и Лондоне. И теперь перед глазами у Джэми лишь тень того ребенка, которого она нянчила с колыбели, а второго, ее брата, уже нет и в помине. Несчастья преследовали детей Мод О'Флинн постоянно, мытарства в поисках работы и средств к существованию, гибель Брендана, сиротство Пэдди, а теперь Mapa вынуждена растить не только своего ребенка, но и обездоленного племянника. И во всем этом виноват любовник Мод, бессердечный отец ее детей. Джэми бросила печальный взгляд на свои жилистые, изуродованные тяжелой работой руки и подумала о том, что не сможет долго быть Маре поддержкой и опорой, а это значит,
— Я решила уехать отсюда раньше, чем про ребенка узнают. — Джэми вывел из задумчивости тихий и суровый голос Мары. — Пусть пока это будет нашей с тобой тайной, а потом… впрочем, это уже не важно.
— Что вы имеете в виду? — прищурилась Джэми. — Куда это вы собрались уехать, если не секрет?
— Какая разница, — устало вымолвила Mapa. — Например, в Лондон. Если у меня все же будет ребенок, я куплю себе дешевое обручальное кольцо и стану изображать бедную вдову-ирландку. Кто станет докапываться до правды? Я даже могла бы назвать себя Марой Шанталь. Красиво звучит, не правда ли? — горько усмехнулась она.
— Что значит — «если все же будет ребенок»? — подозрительно прищурилась Джэми.
— Разве не бывает так, что ребенок рождается мертвым или что женщина теряет плод до родов? Может быть, я вообще не могу иметь детей? — пряча глаза, отозвалась Mapa.
— Знаете, как говорят в народе, мисс? «Широкие бедра — богатый приплод, пышная грудь — первым родится мальчик». Вас, на мой взгляд, природа не обидела ни тем, ни другим, — веско заявила Джэми.
— Одному Богу известно, сколько прибауток и пословиц умещается в твоей голове, — хмыкнула Mapa.
— Вот увидите, что я права, мисс, — с самодовольной улыбкой ответила Джэми. — Попомните мои слова, когда у вас родится мальчик.
Mapa готова была вступить в спор с Джэми, но тут дверь отворилась, и в комнату вошел Николя.
— Проходите, месье, — сказала Mapa надменно, раздражаясь оттого, что он не счел нужным постучаться и попросить разрешения войти.
— Похоже, что ты не в духе сегодня, — спокойно отозвался Николя, кивнув Джэми, которая извинилась и поспешила выйти.
Mapa не ответила и продолжала молча разглядывать себя в зеркале. Рядом с ее отражением появилось другое — Николя в роскошном черном фраке, серебристом жилете и. белоснежных рубашке и галстуке. Она не сразу заметила в его руке небольшой бархатный футляр и вопросительно посмотрела на Николя. Тот усмехнулся и встал позади нее так близко, что Mapa чувствовала его дыхание у себя на затылке. Внезапное прикосновение холодного металла к шее и груди заставило ее вздрогнуть от неожиданности. Когда же Mapa взглянула на себя в зеркало, в глазах у нее зарябило от блеска колье, усыпанного бриллиантами и рубинами. Пять огромных камней чудесной огранки переливались всеми цветами радуги и выгодно подчеркивали белизну ее шеи. Mapa на какое-то время утратила дар речи, а Николя, пользуясь ее замешательством, быстро надел ей на запястья браслеты и вдел в уши тяжелые серьги.
— Это фамильные драгоценности, моя радость, — пробормотал он, любуясь делом своих рук. — Когда-то они принадлежали моей матери. Предваряя твой вопрос, скажу: Селеста не возражает. Она никогда их не носила, предпочитая свои. Отец хранил эти камни в надежде на то, что придет день, и какой-нибудь из его сыновей преподнесет их своей жене. Но поскольку я не женат, а с другой стороны, собираюсь на бал с прекрасной женщиной, одетой в алый бархат, то почему бы не доставить ей и себе радость?
— Я ничего не понимаю. — Mapa обернулась к Николя, взволнованно касаясь ожерелья. — Почему ты хочешь, чтобы я их надела? И откуда ты узнал, что я собираюсь поехать в этом платье? Ведь это чистая случайность. Просто мое любимое турецкое платье порвалось в самый последний момент.
— Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты предполагаешь, моя радость. А может быть, даже лучше, чем ты сама себя знаешь, — усмехнулся Николя. — Я подозревал, что ты остановишь свой выбор на этом платье — ведь именно оно соединило наши судьбы. И потом, когда человек чего-либо боится, он стремится броситься в атаку на врага, видя в этом лучший способ защиты. А это платье — символ твоего мятежного духа.
— И что же? — вызывающе отозвалась Mapa, пораженная верностью его психологического наблюдения.
— Я очень рад, что ты надела его, а не бриджи для верховой езды, например, при помощи которых так легко было бы бросить вызов обществу. — С этими словами Николя ласково коснулся ее взволнованно вздымающейся груди. — Поразительно, но ты хорошеешь с каждым днем. Мне бы следовало возмутиться тому, что ты надела это платье, а я, наоборот, доволен. — Его ресницы дрогнули, и в следующий момент Mapa ощутила на своих губах вкус его губ.
Повинуясь безотчетному желанию, она обвила руками его шею и с наслаждением ответила на поцелуй. Маре казалось, что с тех пор, как они целовались, прошла целая вечность. Но вдруг воспоминание о том, к чему приводит такая близость и какие последствия она уже возымела, заставило Мару мягко, но настойчиво отстраниться от Николя. Он с удивлением заметил смущение на ее лице, когда она торопливо схватила перчатки и стала суетливо их надевать, отводя взор.
— Боюсь, что я не смогу поехать, — неожиданно заявила Mapa. — Я не вполне здорова.
— Похоже, мне все же не удалось улучшить твое настроение. Ну что ж, так или иначе, капризы в сторону. Встречаемся внизу в холле через десять минут, — сказал Николя и вышел из комнаты, бросив на Мару задумчивый взгляд.
Дождь лил как из ведра все то недолгое время, которое им потребовалось, чтобы доехать по узкой ухабистой дороге от Бомарэ до Сандроуза. Селеста отказалась составить им компанию, но отправила вместо себя Николь, которая надела свое лучшее бальное платье из шелкового тюля с мелкими цветочками по краю декольте и алым поясом. Николь все время нетерпеливо притопывала туфелькой в пол и болтала без остановки, ничуть не смущаясь тем, что ей никто не отвечал. Этьен скромно разместился в углу экипажа и молчал, изредка кивая или ограничиваясь короткими замечаниями, как того требовала учтивость. Николя задумчиво смотрел в окно и, казалось, не замечал присутствия остальных, погруженный в свои мысли.
На Мару Сандроуз произвел странное впечатление. Дом показался ей похожим на гигантского краба, выползшего из топкого болота на сушу. Кирпичные башенки походили на колючки реликтового панциря. Подъездная аллея была тускло освещена факелами, зато из окон дома лился яркий свет, доносились звуки музыки, оживленные голоса и смех.
Ливрейные лакеи выстроились двумя шеренгами вдоль парадной лестницы и приветствовали прибывающих гостей. Николя предложил Маре руку и повел ее в дом. Она порадовалась тому, что в преддверии встречи с Амариллис его лицо хранило скептическое, а вовсе не радостное выражение.
Лакей подхватил накидку, упавшую с ее плеч, и Mapa осталась стоять в сиянии своих драгоценностей и света сотен свечей рядом с Николя; На второй этаж вела огромная лестница с балюстрадой, украшенной гирляндами свежих цветов, на которой кучками толпилась молодежь, ожидающая танцев.
— Николя! — навстречу им спускалась Амариллис в элегантном бирюзовом платье, с роскошной прической и россыпью бриллиантов на шее. Mapa в душе порадовалась тому, что Николя догадался одолжить ей на время драгоценности своей матери. — Я уже начала беспокоиться, не сбились ли вы с пути в этакий дождь. — Она вкрадчиво просунула руку под локоть Николя. — Добрый вечер. Этьен, я рада вас видеть. Николь, ты сегодня просто очаровательна, дитя мое. — Слова Амариллис заставили Николь почувствовать себя маленькой, неловкой девчонкой рядом с блистательной хозяйкой дома и начисто лишили ее уверенности в себе. — Все просто сгорают от нетерпения и любопытства. Никто и не догадывается, какой сюрприз я им приготовила. Ведь твое возвращение пока тайна для всех. Представляю, какой ты произведешь фурор! Но прежде я хочу познакомить тебя с Эдвардом. — Она жестом подозвала человека, который неловко топтался возле лестницы и наблюдал за ними. — Это Эдвард Эшфорд, друг нашей семьи, — представила его Амариллис, и Mapa заметила тень недоумения, промелькнувшую на лице джентльмена.