Золотые законы и нравственные правила. С комментариями и иллюстрациями
Шрифт:
Альтернативу всем религиям он нашел в пифагореизме, который понял как образцовый общинный социализм, когда все члены общины – друзья, у них всё общее, и каждый может быть философом и мудрецом. Не чуждался Марешаль и мистификаций: так, он опубликовал якобы переведенную им с допотопного языка книгу Псалмов, которые сочиняли библейские патриархи от Адама до Ноя, – и в этих Псалмах проповедовался настоящий социализм. Что это было – способ защитить книгу от преследований, выдав за публикацию памятника, или же попытка создать новую религию социализма со своим священным писанием? Скорее всего, и то, и другое. Пифагорейство Марешаль ставил выше христианства, обвиняя христианство в том, что в нем есть различные служения, а значит, нет настоящей дружбы. На закате жизни, в 1799 году, он издал шеститомное жизнеописание Пифагора, с пространными размышлениями о пользе путешествий, дружбы и умеренного образа жизни. Последний том этого труда и составили афоризмы Пифагора, выписанные из античных источников и иногда прокомментированные.
На русский язык эти афоризмы перевел и издал на собственные средства
Другой французский почитатель Пифагора – Антуан Фабр д’Оливе (1767–1825), фигура еще более необычная, чем Марешаль. Некоторые результаты его работы над наследием Пифагора учтены в этой книге. Он тоже был участником Французской революции, радикальным якобинцем, драматургом-демократом, создававшим народный театр, исследователем наследия средневековых трубадуров (он собирал по рукописям песни трубадуров в те же годы, когда фон Арним и Клеменс Брентано собирали и обрабатывали немецкие народные песни), но после поражения революционных движений, в наполеоновскую эпоху, занялся созданием всечеловеческой религии, которая объединит индуизм, буддизм, египетское наследие, библейскую веру и современный оккультизм. При этом он опирался на проект «всемирной истории», предложенный еще полвека назад Вольтером: писать обо всех народах земли, как, несмотря на войны, народы смогли вместе жить, как, несмотря на разрывы, сохраняются обычаи. Только Фабр д’Оливе придал этому проекту практическое религиозное измерение: если история человечества едина, а религия влияет на людей, то почему не восстановить – и одновременно изобрести – всемирную религию?
По его мнению, библейская мудрость выражена прежде всего в самом языке, библейском иврите, дух этого языка перешел и в язык финикийцев, и оттуда его заимствовал Пифагор. Поэтому Пифагор стоит ближе к подлинной мудрости Бога, к подлинной библейской мудрости, чем христианские священники, знающие Библию в переводах и толкованиях и не умеющие понимать смысл букв и их соотношение со всемирной историей. Так, буква А означает Адама и весь человеческий род во всем его могуществе, и во всех словах, где есть буква А, есть намеки на судьбы человечества. А буква Н означает Ноя и покой после бури, после всемирного потопа, и поэтому если в слове есть буква Н, как в слове «ночь» или «надежда», то оно несет в себе идею покоя. Для нас эта лингвистика однозначно лженаучна, но тогда она была интересной попыткой систематизировать всемирную историю в соответствии и с психологией людей, ищущих покоя, и с индивидуальным человеческим развитием, и с освоением окружающего мира, когда люди заселяют землю, воюют и заключают мир. В конце концов, в то же самое время в Германии Шлейермахер и его последователи-романтики, такие как Новалис, читали Библию как роман воспитания, роман о взрослении, понимая изгнание из рая как конец детства, всемирный потоп – как подростковый кризис, а вавилонскую башню – как юношеские амбиции. Просто Новалис говорил, что он поэт, хотя и горный инженер по профессии, а Фабр д’Оливе полагал себя ученым-эрудитом.
Но, в любом случае, французский писатель считал Пифагора первым толкователем этих всемирно-исторических смыслов букв семитских языков и полагал, например, что учение Пифагора о числах произошло из созерцания буквы Т, которая означает и деление на два, и появление числового ряда, и равновесие, и гармонию. Из буквы Т произошла «тетрадь», то есть «четверка» по гречески, – она и совершенное число пифагорейцев, квадрат, и тетрадь для записи задач, и правильное устройство общества, где все равны, как при построении на площади (а для дальнейших эзотериков – и карты Таро). Фабр д’Оливе пытался воссоздать всемирную историю своими руками, уверяя, что миром должны совместно править император, будущий новый Наполеон, римский папа, который объединит вокруг себя и восточные религии, и философ (может быть, он имел в виду себя самого), который будет объяснять, как устроено человечество, как оно пришло к нынешнему состоянию, и давать советы, как ему примириться и более не ссориться, – эту идею потом развил философ Вл. С. Соловьёв в статье «Русская идея». Фабр д’Оливе перевел «Золотые стихи» Пифагора, конечно, не принадлежащие самому Пифагору, – это поэма по мотивам его учения, которая знакомит с ним, еще в античности философ Гиерокл подробно прокомментировал эту поэму.
Реконструкция пифагорейства, предложенная Фабром д’Оливе, повлияла уже на французских эзотериков конца XIX и начала ХХ века, таких как польский философ Юзеф Гёне-Вронский, считавший, что история страдающей Польши повторяет историю смерти и воскресения Христа, и это тоже можно вычислить по буквам, датам и тайным символам в иконах и архитектуре; ученик Гёне-Вронского, гадатель на картах Таро Элифас Леви, вызывавший на спиритических сеансах дух Аполлония Тианского; реформатор театра, музыковед и писатель Эдуард Шюре, сделавший Пифагора одним из героев своей книги «Великие Посвященные»; Папюс (Жерар Энком), считавший, что он возродил на основе пифагорейства тайную египетскую религию как самую древнюю философскую веру человечества. Фабр д’Оливе и Гёне-Вронский повлияли и на русских мыслителей, только французская и польская идеи были превращены в русскую и Россия, а не Польша, была объявлена землей воскресшего Христа и особой «меры мира», как выразился Велимир Хлебников. Так, отец писателя Андрея Белого, математик Николай Бугаев, считал, что может быть создана новая математика, выражающая дух русского народа и его будущие великие исторические судьбы. Хлебников и Алексей Кручёных создавали «заумный» язык и свои версии гаданий по числам и историческим датам, а Павел Флоренский видел в буквах и звуках имен и в сюжетах православных икон такие же указания на общие правила человеческого характера и общие законы всемирной истории.
Зачем читать Пифагора нам? Прежде всего, потому, что пока насущен вопрос о том, как примириться разным народам, любой афоризм Пифагора звучит как слово на злобу дня. Далее, Пифагор показывает, что не может быть науки или философии, отделенной от живой жизни, от быта, от какого-то здравого смысла в быту, хотя, конечно, наш философ оспаривает суеверия и леность ума своих современников. Но, оспорив заблуждения, Пифагор показывает, что необычное, непредвиденное, даже пугающее оказывается более полезным для нашей жизни, чем наши прежние привычки, проводит невидимый тренинг правильного отношения к вызовам наших дней. Наконец, Пифагор говорит о любви, дружбе, долге, стыде, скромности так, что мы не чувствуем в этом никакого превозношения, никакого желания учить с высоты человеческого опыта. Сжатые изречения, которые передавали пифагорейцы многие века, – это скорее ориентиры, то, что позволяет нам ежечасно сверять наши поступки, насколько они правильны, а не суетливо выполнять инструкцию. Пифагорейство противостоит любой суете, потому что настоящая дисциплина требует выдержки и неспешности – и здесь кто тише едет, тот дальше будет. Поэтому будем читать Пифагора, принимая, что не только история науки, но и всемирная история будет без него неполной.
Александр Марков,
профессор РГГУ и ВлГу
Золотые законы и нравственные правила
Предисловие В. Сопикова
Зороастр [1] был законодатель персов,
Ликург [2] – спартанцев,
Солон [3] – афинян,
Нума [4] – римлян,
1
Зороастр (Заратустра) – персидский проповедник, пророк и моральный законодатель, старший современник Пифагора. – Здесь и далее примечания редактора не отмечены, примечания переводчика отмечены инициалами (В. С.).
2
Ликург (X–IX вв. до н. э.) – законодатель Спарты, создавший строгие законы на основе, вероятно, критских, находившихся под влиянием древнеегипетского законодательства.
3
Солон (примерно 640–556 гг. до н. э.) – законодатель, философ и элегический поэт. Обычно включался в число «семи мудрецов» Греции, признавался основателем моральной философии в Афинах.
4
Нума Помпилий – второй царь Древнего Рима, правивший с 715 по 673 гг. до н. э., религиозный и политический реформатор, создатель древнеримского календаря, учредитель жреческих и ремесленных коллегий.
Пифагор есть законодатель всего человеческого рода.
По каким знакам должно это узнавать?
По чудесам ли?
По таинствам его?
Или, наконец, по высокому и великому его уму?
Не нужно высокого ума, не нужно чудес и таинств для обнародования законов разума: довольно для этого одного здравого разума и правого сердца.
Одни издают законы для снискания славы: простим им.
Иные для приобретения великих сокровищ: пожалеем их.
Законодатель человеков вещает истину единственно по внутреннему убеждению и из любви к ней.
Сезострис [5] в Фивах торжественно получил великие почести за умерщвление многих тысяч людей.
Пифагор, напротив того, претерпел жестокие гонения за то, что ревностно желал образовать и просветить род человеческий. Такова горестная судьба благодетелей человечества!
Прежде всего, научайся каждую вещь называть собственным ее именем: это самая первая и важнейшая из всех наука.
5
Сезострис – египетский фараон, религиозный и гражданский законодатель, полководец. Точно неизвестно, кого из исторических фараонов греки называли этим именем, вероятно, это собирательное греческое название для целой династии или ряда фараонов.