Золушки

Ульсон Кристина

— В смысле, почему он изменил свой почерк?

— Почерк-то почерком… — вздохнула Фредрика. — А может, это только мы сами связываем данное дело с Умео.

— Я так не думаю, — возразил Алекс. — По-моему, надо искать нечто общее…

— Нечто общее между ванной комнатой в Бромме и больницей в Умео?!

— Именно, теперь это — наша следующая задача, — твердо сказал Алекс. — Мы должны понять, как связана ванная комната в Бромме и больница в Умео. Если, конечно, местоположение вообще имеет значение.

Если

бы не серьезность ситуации, Фредрика точно не удержалась бы от смеха.

— Ты меня слушаешь? — спросил Алекс после долгой паузы.

— Да, прости! Задумалась. А предыдущая задача какая? — спросила Фредрика. — Если это — следующая?

— Найти Монику Сандер! — ответил Алекс. — Если честно, не думаю, что нам удастся разобраться в этом бардаке, пока мы не поговорим с ней.

«Бардаке»! Фредрика невольно улыбнулась, но тут же взяла себя в руки: какой ужас, как можно улыбаться, когда полиция только что нашла тело очередного ребенка!

— Ясно, будем стараться, — коротко сказала она.

— Да уж не сомневайся, еще как будем! — вздохнул Алекс.

Фредрика убрала мобильный, вернулась в квартиру и извинилась перед хозяйкой:

— Простите, это по работе, неотложный разговор.

Маргарета кивнула, принимая извинения:

— Что, второго ребенка нашли?

— Да… — немного помедлив, признала изумленная Фредрика, — да, нашли. Но это пока что неофициальная информация, и я была бы вам очень признательна…

— Да никому я не скажу, — махнула рукой Маргарета. — С кем мне разговаривать, кроме Тинтина?

— Тинтина? — переспросила Фредрика.

— Моего кота, — улыбнулась Маргарета, жестом приглашая Фредрику за стол, на котором стояли чай и булочки.

Приятный у нее голос, подумала Фредрика, хриплый, но глубокий, низковатый, но женственный. Маргарета оказалась широкоплечей, как борец, но не толстой и даже не плотной. Просто крепкой — во всех смыслах слова. И надежной, вот второе слово, с которым она ассоциировалась.

Фредрика повторила про себя, что ей известно об убитой в Йончёпинге женщине по имени Нора: сменила несколько приемных семей, душевнобольная, часто брала больничный, встречалась с мужчиной с деструктивными наклонностями — видимо, он и убил ее, Лилиан Себастиансон и второго малыша. Переехала из Умео в Йончёпинг, нашла работу и жилье, но так и не обзавелась ни семьей, ни друзьями. Фредрика решила начать сначала и спросила:

— Почему Нора попала в приемную семью?

Бабушка Норы замерла. На кухне воцарилась мертвая тишина, и Фредрике показалось, что она слышит, как Тинтин тихо мурлычет в своей корзинке.

— Знаете, я тоже постоянно задаю себе этот вопрос, — медленно ответила Маргарета и, глубоко вздохнув, сложила морщинистые руки на подоле красно-коричневого платья. Пальцы теребили плотную ткань — платье показалось Фредрике слишком

теплым для лета. — Нельзя ждать от своих детей слишком многого — по крайней мере, мы с мужем этим руководствовались. Потом он умер, и я осталась одна… И все же, знаете, невозможно полностью избавиться от ожиданий. Все родители хотят, чтобы их дети выросли и стали самостоятельными. Маме Норы это, к сожалению, не удалось, а других детей у нас не было.

Маргарета замолчала. Фредрика оторвалась от своего блокнота и увидела, что собеседница плачет.

— Если хотите, можем сделать перерыв, — неуверенно спросила она.

— Не надо, — утомленно покачала головой Маргарета. — Просто мне больно думать, что обеих девочек уже нет, — сказала она сквозь рыдания. — Когда умерла мама Норы, я была в страшном горе. Притом я-то знала, каково ей пришлось! Знала, как ей жилось и что ничем хорошим это бы и не кончилось! Тогда я утешала себя тем, что, по крайней мере, осталась Нора, а теперь у меня отняли и ее…

Тинтин вылез из корзинки и медленно подошел к столу. Фредрика тут же отодвинулась от него подальше — она никогда не любила кошек.

— Мама Норы рано попала в плохую компанию, слишком рано, — начала свой рассказ Маргарета, — еще в средней школе, когда умер ее папа. Приводила домой одного парня за другим. Когда она сообщила мне, что в гимназию не пойдет и станет работать, я просто вышла из себя! Она устроилась на кондитерскую фабрику, которой не существует уже много лет, но долго там не продержалась, ее уволили. Думаю, именно тогда она стала проституткой и подсела на тяжелые наркотики.

Фредрике пришла на ум допотопная, чопорная поговорка, которую вечно повторяли у нее дома: «Всякая женщина — мать, от колыбели и до старости». Интересно, касается ли это меня, подумала она. Что бы я сказала, если бы моя дочь бросила школу, пошла работать на фабрику, а потом стала проституткой?!

— Расскажите немного об отце Норы, — попросила Фредрика.

— Да что там рассказывать! — горько усмехнулась Маргарета, утирая слезы. — Им мог оказаться в буквальном смысле этого слова кто угодно. Мать Норы имени отца не назвала. При родах присутствовала только я, и слава богу! Моя дочь лишь через несколько дней согласилась взять девчушку на руки…

Солнце зашло за облака, и в квартире резко потемнело. Фредрика поежилась от холода.

— Более нежеланного ребенка, чем Нора, и представить нельзя, — прошептала Маргарета. — Мать ненавидела ее еще во время беременности, мечтала, чтобы у нее случился выкидыш, но ничего не вышло — Нора все-таки появилась на свет.

— Нежеланная, — тихо повторила Фредрика, чувствуя, как комната закачалась перед глазами.

Перед глазами стояли фотографии погибшей Лилиан Себастиансон: «Нежеланная» — вот что убийца написал ей на лбу!