Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову (сборник)
Шрифт:
Хотя никуда он не побежал. Главврач центральной районной больницы, Пал Михалыч Дворецкий, всей своей огромной тушей стоял посреди больничного двора и распекал водителя флюорографической автомашины за то, что после вчерашнего выезда на диспансеризацию в колхоз «Путь Ильича» он возил на этой же машине тещины мешки с картошкой и бураками.
– Весь салон засрал! – рокотал Дворецкий, возвышаясь над маленьким усатым водителем Сеней. – Это же антисанитария!
– Я подмету, – оправдывался водитель.
– Усами своими подметешь, а языком вылижешь! Думаешь, мало на твое место охотников?! С любой автобазы полсотни
– Я уберу, Пал Михалыч! – говорил Сеня, прижимая к груди руки.
– Иди с глаз моих. А тебе чего?! – вопросил главврач, поворачиваясь к едва не налетевшему на него Обуваеву.
– Тут словами не расскажешь, – сказал патологоанатом, переводя дух.
Мария Лукьяновна заперлась в доме и забаррикадировала дверь стоявшей в сенях полкой, с которой посыпались трехлитровые банки с солеными огурцами и помидорами. Остро запахло маринадом.
– Господи, откуда такое наказание, мать твою ети?! – спросила в потолок Мария Лукьяновна, достала чекушку и выпила до дна. Крякнув, подобрала с пола огурец, принялась жевать и едва не подавилась, когда в маленьком оконце появилась перепачканная землей рожа покойного пэтэушника. Мертвец пытался грызть стекло и скреб его пальцами.
– Чичас, – неожиданно сурово пообещала Мария Лукьяновна и поспешила в комнаты, поскальзываясь на давленых помидорах. Вернувшись с иконой святого Нила Столобенского, смотрительница помахала ею перед мордою покойника, но тот внимания не обращал.
– Ужо тебе, чертово отродье, – сказала Мария Лукьяновна и снова ушла. На сей раз она принесла с собой большую кочергу и сунула ее в оконце. От первого удара стекло разбилось, вторым ударом женщина вонзила загнутый конец кочерги в глаз покойника. Из глазницы потекло желтое, кочерга зацепилась за кость.
– Видал, гадина! – торжествующе произнесла Мария Лукьяновна. Мертвец бился и хрипел, колотя руками по стене дома. Смотрительница вертела кочергой до тех пор, пока кусок височной кости вместе с глазницей не отвалился. Из черепа вывалился мозг, после чего бывший пэтэушник сразу утратил живость и, съехав с кочерги, упал вниз.
– Со святыми упокой, – заключила Мария Лукьяновна и, качая головой над погибшими домашними заготовками, отодвинула полку. Открыв дверь, она осторожно выглянула наружу и едва удержалась, чтобы не заорать. Вокруг дома бродило человек десять покойников разной степени сохранности, но в основном свежие – смотрительница узнала даже соседку Никитичну, похороненную месяц тому, причем Никитичну успело раздуть вдвое пуще прежнего, а женщина она и при жизни была солидная. От могилок шло, ковыляло и ползло еще десятка два, да и с остального кладбища, частью невидного за липами и кустарником, доносились гадостные звуки ломающегося дерева, хлюпанья и бормотанья.
Смотрительница быстро восстановила свою баррикаду, после чего задумалась, оставаться ли в доме. Вопрос решился сам собою, когда она выглянула в окно с другой стороны дома – там уже тоже шлялись мертвецы, один в форме – Виталька-афганец, должно…
Взявши со стола в кухне трехлитровую банку с брагой, Мария Лукьяновна села на кровать и принялась мелко креститься, то и дело прихлебывая.
Начальник
Сейчас полковник сидел в своем кабинете и читал отчет о вчерашнем дежурстве добровольной народной дружины. Дружинники, как следовало из отчета, вечером прошлись по центральной улице города, потом зашли в ресторан «Раздолье», где слегка поужинали и понаблюдали, не нарушают ли граждане. Все сводилось к тому, что граждане не нарушали. Если верить сводке, дружинники бродили по городу до двух часов ночи, но Фирсов прекрасно знал, что после ресторана они пили на первом этаже РОВД и даже забыли забрать, чтобы потом сдать, три бутылки из-под горькой настойки «Стрелецкая».
Фирсов дружинников не осуждал, потому что делать тем все равно было нечего – в городе преступлений не происходило. Прогулялись мужики, получили хороший повод свалить от жен на вечер да еще и хорошенько обмыть это событие, плюс отгулы за участие в ДНД – красота! Потому полковник убрал отчет в папку и посмотрел на часы. Дело шло к обеду. Можно было пойти в описанный в отчете ресторан, а можно и поехать домой, где жена оставила борщ и котлеты. Подумав, полковник решил пойти в ресторан, и тут зазвонил телефон.
– Алло? – спросил Фирсов, снимая трубку. – Михалыч? Ты про рыбалку, что ли? Какие мертвецы? В морге? Обуваев? Вы что там, пьете, что ли? С майских не пил? Не понимаю… Да нет, я подъеду… Сдурел? В райком не звони, при чем тут райком? Все, ждите.
Положив трубку, полковник почесал затылок.
– Если перепились, устрою я вам от имени профкома, месткома и прочих организаций, – сердито сказал он, надел фуражку и вышел из кабинета.
Пал Михалыч и Обуваев стояли у двери морга, по-прежнему закрытой на щепку. Пока начальник милиции ехал к ним, главврач развил бурную деятельность – объявил, что поликлиника закрыта в связи с выключением электричества. Ругая электриков из РЭС, больные расползлись по домам, а на прибежавшего с вопросами завполиклиникой Дворецкий так зыркнул, что тот сразу же исчез.
– И что у вас тут? – спросил Фирсов, прибыв на место.
– Покойники ожили, – сказал Обуваев.
Полковник принюхался – нет, ничем особенным от патологоанатома и от главврача не пахло.
– Чушь несете.
– Сам посмотри, Сергеич, – прогудел Дворецкий. В это время внутри морга что-то бухнуло, потом дверь принялись дергать.
– Кто это?!
– Я же говорю: мертвецы. Там двое их… вернее, трое: этот, что на «КамАЗе» навернулся, потом кочегар из бани, что удавился… ну, Прохоров… и ребенок еще, но он не в счет, наверно, – доложил Обуваев.