Зомбированный город
Шрифт:
— Знаю. Она же вернулась.
— Вернулась. До отъезда она была у нас подполковником милиции. Сообщила, что в Израиле служила в полиции. Но ФСБ проверяла. В полиции она не служила. Возможно, в службе безопасности или в «Моссаде»…
— Это что такое?
— «Моссад» — самая сильная разведка мира — израильская. Говорят, она даже ЦРУ контролирует. В принципе, ничего удивительного, потому что евреи разбросаны по всему миру, и шпион «Моссада» везде может быть принят за своего человека. Еще император франков Карл Великий создавал свою разведку из евреев. Так вот,
— Теоретически мог.
— На ключах нашли его отпечатки пальцев. Если он не брал, как могли там оказаться отпечатки? Не обвиняй, вспомни, может, ты давала ему ключи?
— Да. Два дня назад. Ты был на работе. Я что-то готовила. Посылала его в магазин. Давала ключи. Потом… Вечером как-то… Пришли, на лестничной площадке света не было. Я в замочную скважину попасть не могла. Дала ему ключи, он открывал. Ты еще тогда лампочку вворачивал…
— Помню. Ладно. А ты что не спишь? Понятно. Как и я.
— Вопрос, папа. У тебя работа очень серьезная?
— Чрезвычайно серьезная. Оружие нового типа.
— Борис часто о твоей работе спрашивает. Может, как журналист интересуется. Не знаю. Я ничего не говорю.
— Тогда у меня встречный вопрос. Когда он привел ко мне Игоря Владимировича, он сказал, что этот пациент по моему профилю. Это правда. Но откуда Борис мог знать мой профиль работы? Я подумал, ты что-то сказала. Потом сообразил, что ты сказать ничего не могла, потому что сама ничего не знаешь. Я тебя в суть своей работы не посвящал.
— Так что, теперь не пускать Бориса в дом?
Характером Алина была в мать. Та тоже любила кардинальные решения.
— Делай вид, что ничего не произошло. А дальше — разберемся…
Поговорка гласит: «Пришла беда — раскрывай ворота». Насколько верна эта народная мудрость, профессор Страхов вскоре убедился. Утром он доехал до станции метро, там пересел на институтский автобус и благополучно добрался до своей лаборатории. Зашел в кабинет, откуда только что вышла уборщица. И не успел даже посмотреть в компьютере данные на подопытных животных, как к нему, привычно без стука, ураганом ворвался Торсисян.
— Рассказывай! — потребовал Арсен Эмильевич. — Что ты там вчера сумел выкопать?
— Ты о чем?
— Мы ж с тобой вчера говорили… — напомнил Торсисян. — Ты хотел в семью убийцы сходить, поговорить. Поговорил?
— Поговорил.
— И что? Только время не тяни…
Арсена Эмильевича, кажется, раздражала в других людях привычка говорить вдумчиво и не бросаться словами. Он хотел, чтобы все обладали его за край переливающимся темпераментом и поддерживали его тон беседы. И не хотел принимать во внимание то, что для большинства это было невозможно.
— Пограничное состояние… Пока выливается только в форме истерики, но если бы ты не снял «рамку», могло бы быть и хуже.
— Откуда ты знаешь, что я сам «рамку» снимал?
— Когда мы с Борисом подъехали к дому, ты вместе с подполковником Нестеренко выезжал из двора. Я что, слепой?
— Ну вот, а Стас Петрович сказал еще, что ты нас не узнал. В темноте мы, дескать, едем. Не подумал, что у тебя память как у спецназовца, что ты номер запомнить можешь. Я предупреждал!
— Не в этом суть. Ты теперь понимаешь, что «рамка» работает в обе стороны контура, а не направленно, как ты раньше предполагал. Это не локатор, а просто «рамка». И подобные приборы следует делать только в форме локатора. Иначе сам оператор может получить психическое повреждение.
— «Рамка» работает без оператора. Она облучает пространство и транслирует сигналы через радио, через телевизор или телефон. А напрямую на человека действует только в сам момент передачи программ.
— Это при бытовом использовании. Но использование может быть и военное. Мы делаем приборы не для того, чтобы ФСБ с ними играла.
— При подготовке военных приборов я это учту.
Приборы военного назначения, аналогичные «рамке» по действию, целенаправленно работали через сотовые телефоны и через Интернет. «Рамки» пока делались в испытательном варианте и не передавались на производство на опытный завод, только еще создаваемый при институте. А будут передаваться или нет, это решение примет военная комиссия после завершения и «подгонки» опытного оборудования.
— А как вообще вас приняли? Я подумал, что это бесполезное занятие. Не захочет она с вами общаться. Ее состояние сейчас можно понять.
— Борис меня представил жене убийцы экспертом по психологии, хотя я и не знаю такой официальной должности, и только поэтому она согласилась со мной разговаривать. Но ее уже сейчас, пока не поздно, следует лечить. Я думаю провести с ней пару гипнотических сеансов, чтобы снять пограничное состояние.
— Мы же сняли «рамку».
Игорь Илларионович кисло улыбнулся.
— Это я понимаю. Но как ты думаешь, если человека стукнуть по голове, пусть не лезвием, как этот прапорщик, а обухом топора, ему следует после удара оказывать помощь? Или достаточно того, чтобы не бить снова?
Арсен Эмильевич улыбнулся еще кислее.
— Был бы я такой умный вчера, как моя жена сегодня… — старой одесской поговоркой ответил он и, в обычной своей манере, вскочил со стула, словно с перегретой электрической плиты, и устремился к выходу.
Но профессор остановил его стремительное движение своим вопросом, брошенным в спину, словно булыжник:
— А ты не спрашивал своих заказчиков, по какому принципу они выбирают объекты, которым ставят «рамку»? Меня что-то стал волновать этот вопрос. Ответственность за это лежит и на мне, поскольку я исследую участки мозга, и на тебе, поскольку ты на эти участки воздействуешь.
— Нет. Не спрашивал, — скорее в приемную, чем в кабинет, не оборачиваясь и даже испуганно сказал Торсисян и выскочил за двери, забыв их закрыть. Пришлось Игорю Илларионовичу самому подняться и, вздохнув, закрыть дверь за руководителем соседней лаборатории. Торсисяна не переделаешь.