Зона действия
Шрифт:
— Знаете, — прервала молчание Марфуша. — Нам с мамой ой как нелегко живется. Бывают месяцы, когда до получки еле-еле на хлеб наскребаем. А в магазин придешь: хочется и то, и другое купить, а как вспомнишь про кошелек, так и глаза зажмуришь, чтобы глупый аппетит не разыгрывался. Мне на зимнее пальтишко мы два месяца деньги копили. Но чтобы взять чужое — мама бы себе скорее руку отрубила.
— Как говорят мои родители, одна кошка от себя скребет, — буркнул Яшка.
— Это как? — не
— При том, — усмехнулся Яшка. — Все так говорят: «Лучше бы руку отрубила…» А как появится возможность чужое взять, так и про мораль забывают.
Марфуша остановилась. Антошка только сейчас обратил внимание на Марфушины тряпичные туфельки. На одном из них лежала небольшая заплатка, пришитая неумело, крупными стежками. И он подумал, что заплатку пришивала сама хозяйка.
— Яшка, неужели ты так думаешь потому, что твоя мама в столовой работает? — с тревогой в голосе спросила Марфуша.
Яшка зло махнул рукой.
— Отвяжись, худая жизнь.
Антошка заметил, как по лицу девочки пробежала тень.
— Стыд-то какой, — пробормотала она и, свернув с тропки, побрела к поселку.
— Марфуша! — крикнул Антошка. — Куда ты?
Девочка не остановилась. Ее одинокая фигурка скоро скрылась за тальником.
Антошке хотелось побежать вслед, успокоить ее. Но он и сам в трудные минуты всегда предпочитал остаться наедине, чтобы поразмыслить о случившемся. Иногда и всплакнуть.
— Тебе физиономию бы надо начистить за такие слова, — сказал он Яшке.
— Ну бей, бей, — выпятив ребристую грудь, тоненько крикнул Яшка. — Одна моралью бьет, другой — кулаками. Тоже мне — друзья.
Антошка был сильнее Яшки, и ему сделалось смешно, когда тот начал задирать его, толкая плечом. Яшка походил на взъерошенного воробья.
— Ухмыляешься? — с вызовом спросил он. — Как двину…
Антошка сжал его ладонь, Яшка сразу сник.
— Дурачье мы, — примиряюще сказал Антошка. — Чего это мы с тобой не поделили?
Яшка не ответил. Уже в поселке спросил Антошку:
— Со мной пойдешь? Пленку проявим.
— Спрашиваешь? Давно хочу посмотреть, как фотографы в темной кабине колдуют.
Антошка еще не видел так богато обставленной квартиры. В обеих комнатах на стенах висели яркие ковры, под ногами — тоже ковры. На видном месте стояло пианино.
— Играешь? — спросил он.
Яшка замотал головой.
— Хотела маманя засадить за инструмент, но я взбунтовался.
В комнатах стояла мягкая мебель, лакированные столы, в книжных шкафах сотни книг в разноцветных переплетах.
— Шикарно живете, — сказал Антошка с восхищением. — А у нас стол, стул да раскладушка.
Фотолаборатория была оборудована в темной кладовке.
— Папаня расстарался — горячую и холодную воду подвел, раковину поставил, — сказал Яшка, снимая с бачка для проявления пленки крышку. — Все хорошо, но трубы потеют, надо бы их изолировать.
Антошка сел на табуретку и огляделся. Стены были увешаны фотокарточками, и он догадался, что это самые удачные Яшкины работы. В основном тот снимал школьников — и в лабораториях, и в классе, и за сбором металлолома и макулатуры.
— А ты мастер, — похвалил он. — Люди, как живые.
Изображая из себя великого скромника, Яшка сказал:
— Первые робкие шаги, как говорит наш физкультурник.
Он выключил свет и начал с катушки, которую отдал ему Жора, перематывать пленку на спираль бачка.
— Антон, ты поговори с Марфушкой — зря она на меня надулась, — тихо, без обычной рисовки сказал Яшка. — Ну, ляпнул.
— Вот и скажи ей сам. Без посредника обойдешься, — ответил тот и подумал, что хорошо было бы, если сейчас рядом с ними сидела Марфуша.
— Вот так оно и бывает. Правильно говорят: слово — не воробей…
Минут через десять он промыл пленку в холодной воде и окунул ее в ванночку с закрепителем.
— Посмотрим, что Жора запечатлел для истории.
Зажатая с одного конца прищепкой для сушки белья, сырая пленка под тяжестью спирали расправилась. Яшка бегло скользнул взглядом по негативу и недоуменно дернул плечами, склонился к пленке и начал внимательно рассматривать заинтересовавшие его кадры.
— Какая-то ерунда на постном масле, — растерянно сказал он и осторожно потрогал кончиком пальца пленку — эмульсия прилипала.
— Что исторического запечатлел Айропетян? — спросил Антошка.
Яшка невидяще смотрел на приятеля.
— Сколько раз говорил — не бери чужое, — глухо сказал он сам себе, неловко сел на табуретку и обхватил голову ладонями.
— Что все-таки случилось? — снова спросил Антошка.
В глазах у Яшки застыли растерянность и боль. Антошка где-то читал, что у человека, оказавшегося в неожиданно сложной ситуации, лицо становится меловым. Сейчас он видел перед собой именно такое мертвое лицо.
Яшка попробовал было улыбнуться, но улыбка получилась кислой. Он вставил пленку в увеличитель и щелкнул выключателем. По белой бумаге один за другим поползли кадры. Вот за столом, уставленным бутылками, сидит компания; вот возвышается куча перепутанного ростками картофеля. Наконец под линзой увеличителя застыла грузная женщина, в руке она держала объемистую сумку.
— Мама, — кивнул Яшка на негативное изображение. — Конечно, мама. Кто ж еще. Получай, дорогой сыночек, подарок…