Зона испытаний
Шрифт:
Серый от пережитого напряжения, Долотов медленно откинулся на спинку кресла.
– А баранину уважаешь, командир? – спросил Козлевич, нервно потирая грудь ладонью.
– Что? – спросил Долотов и ощутил противную сухоту в горле.
– Овец подавили. Уголовное дело.
– Брось! – изумился Карауш, вставший рядом с Пал Петровичем.
– Выйди погляди.
– Как же мы не кувыркнулись?
– Соображать надо, одессит. Если бы не эти благородные а-библейские животные, мы бы сейчас во-он там были… Чуете? Это, братцы, арык. Километра полтора по целине отмахали.
Костя Карауш принялся доказывать, что за урон вычтут с Козлевича, как со штурмана. В кабине смеялись, а Долотов сидел, опустив руки, вдруг ощутив страшную усталость, не понимая, чего ему недостает, чего хочется. Такого состояния он не помнил с того времени, когда опытная С-14 валилась на речной обрыв. Но тогда на борту не было Главного.
«Чуть Старика не угробил… Ни за понюх табаку».
«Да, курить охота», – понял наконец Долотов и полез за сигаретами.
…В заднем салоне кто-то из мотористов попробовал было открыть дверь, но в лицо ему хлынула такая густая лавина песка, что чехлы на этажерке и даже кресла тут же припудрило. Моторист придавил дверь плечом и долго протирал запорошенные глаза.
Главный понял, что боковой ураганный ветер сорвал машину с полосы. Разглядывая землю, которая то просматривалась, то как дымом застилалась облаками песка, он заметил тот самый арык, о котором говорил Козлевич. Привязной ремень по-прежнему был застегнут на нем, и, когда в салоне показалась озабоченная физиономия Кости, Соколов ворчливо сказал:
– Рассупонь. Намертво привязал… Куда прикатили? спросил он, облегченно отдуваясь.
– На шашлык.
– Чего?
– Точно, Николай Сергеевич. Баранов передавили.
– Дела!.. Позови Долотова.
Костя быстро прошел в кабину летчиков.
– Командир, Старик тобою интересуется.
Долотов торопливо погасил сигарету и поднялся. Не зная, что его ждет, он почувствовал всегдашнюю свою растерянность перед Соколовым.
– Спрашивали, Николай Сергеевич?
– Да. Садись. Куда прикатил? – повторил свой вопрос Главный, когда Долотов присел в кресло рядом с Разумихиным.
– Ветер… – пробормотал Долотов, взглядом ища поддержки у Разумихина. – Сорвало с полосы. Разве удержишь?
Самолет качнуло порывом ветра.
– Ты летал на большие углы? – вдруг спросил Соколов.
– Да. – Долотов слегка запнулся от неожиданного вопроса.
– Сделал один полет да едва не развалил машину, – Разумихин сказал это Соколову, качнув головой в сторону Долотова.
– Мне нездоровилось, и вообще…
– Что вообще? – Соколов спросил таким тоном, словно знал, почему Долотов это сделал: не хитри, мол.
– Не годится сажать одного вместо другого, – Долотов сглотнул сухой комок в горле. – Ничего путного не выходит.
– Как так?
– Так, Николай Сергеевич… Чернорай сколько отлетал, и все было в порядке, а тут я, словно ему не доверяют.
– Кто сказал, не доверяют? – Соколов вопросительно посмотрел на Разумихина.
– Об этом и речи не было, – сказал Разумихин.
– Речи не было, а так вышло… – Долотов нервничал, боясь каким-нибудь неосторожным словом рассердить Старика.
Но Соколов был далек от того, чтобы теперь, после трудной посадки, с которой так здорово справился этот парень, говорить ему неприятные слова. Хотя… С каких это пор летчики вмешиваются в распоряжения руководителей КБ? Впрочем, тут же решил Соколов, парню подвернулся случай защитить товарища, так что дело вовсе не в недовольстве распоряжениями начальства. И к тому же в его словах что-то есть… Очень может быть, что эта несостоявшаяся замена как раз тот случай, когда кажется, что делаешь для пользы, а выходит во вред.
Явно стараясь поскорее замять разговор, который сам же и начал, Разумихин стал расспрашивать Долотова, как ему удалось отыскать полосу при такой видимости.
Кося в их сторону, Руканов делал вид, что его не интересует беседа начальства с Долотовым, и, лишь на секунду подняв глаза на Разумихина, усмехнулся, как бы говоря, что это мальчишество – думать, будто от Долотова что-то зависело во время посадки; в лучшем случае, им повезло. Однако Разумихина не так просто было переубедить в том, что он находил очевидным.
– На газах сажал? – спрашивал он.
– Да… На правом держал. Ветер боковой, иначе нельзя.
Когда Долотов ушел, Руканов, не давая остыть разговору, поторопился прислониться к нему и своим словом.
– Больше нужно нашим летчикам летать в сложных условиях.
Главный ничего не сказал на это, а Разумихин решил, что он чего-то не понял в замечаниях Руканова.
Пропустив Долотова к его месту, Костя Карауш хотел было спросить, зачем вызывал Главный, но, поглядев в лицо командиру, промолчал. «Все равно ничего не скажет».
– Костя! – позвал Козлевич. – Чего так сидеть? Травани чего-нибудь… Слышь, одессит!
Но Карауша в кабине уже не было. Он сидел в салоне рядом с Ритой и, не обращая внимания на Ивочку, не без успеха развлекал ее.
– У моей сестры парень – на вас похож! – весело говорила она.
– Плохая примета.
– Почему?
– Дети будут.
Женщина смеялась тем удивительным смехом, который выражал не просто веселость ее, а всю целиком, искренне и безоглядно отдавшуюся радости посмеяться.
…Час спустя буря поутихла, степь стала просматриваться. К самолету одна за другой подъехали несколько машин, из которых выходили и глядели на иллюминаторы озабоченные люди в плащах с капюшонами.
Затем привезли стремянку и, когда механики открыли заднюю дверь, с земли донеслось:
– Братцы, как Николай Сергеевич?
– В порядке. У вас что, всегда так?
– Бывает!..
Люди внизу повеселели, живее задвигались, послышались веселые команды. Подъехал МАЗ с металлическим кузовом – буксировать самолет.