Зона Комфорта
Шрифт:
– А вы считаете, что этот путь, ну, путь большинства, ведёт Россию в нужном направлении? – ответил вопросом, выгадывая время на самоподготовку.
– Не знаю. Но ведь это новое. И потом, Господь велел уметь выслушивать чужие учения, не отвергать их слепо.
– Эва вы хватили, прапорщик! – я решил не размазывать кашу по тарелке. – Они из церквей конюшен понаделали, священников режут, а вы Господа на их сторону ставите!
– Вы лично видели? – в голосе Кипарисова просквозило недоверие.
– Что?
– То, о чем говорите. Конюшни в божьих храмах?
– Да уж, насмотрелся, будьте любезны, – я ответил быстро, резко и абсолютно честно.
В селе Новленском Юрьевецкого района, где наш
– Вот это смущает меня в них больше всего, – вздохнул прапорщик.
Тебе бы, поповичу, почитать книжечку «Красный террор в России» писателя Мельгунова, ты бы перестал смущаться. Там в чрезвычайно доступной форме, со ссылками на показания многочисленных очевидцев рассказывается о зверствах большевиков. Теме репрессий в отношении священнослужителей Мельгунов посвятил отдельную главу.
Но не издана пока такая книжица. Автор только материал для неё собирает.
– В семинарии обучались? – спросил я у примолкшего Кипарисова.
– Да, – кротко вздохнул прапорщик, – два курса Киевской духовной Академии преодолел.
Я похвалил себя за правильно построенную версию. Взводный обозвал Кипарисова поповичем. В разговоре прапорщик произносил божье имя с видимым трепетом. Бородка, опять же, прозрачно намекала на его принадлежность к жеребячьему сословию. Но посвящённым в духовный сан он быть не мог. Ни в одной книге я не читал, нигде не слышал, чтобы священники служили в армии в офицерских чинах. Разве что расстриги. Но на воинствующего расстригу вялый Кипарисов не походил. Остаётся что? Недоучившийся семинарист, призванный в военное время.
– В армии с какого года? – меня интересовала степень компетентности напарника в вопросах военного дела.
– С января семнадцатого.
– Киевскую школу прапорщиков оканчивали? – В таком большом городе как Киев, матерь городов русских, просто обязана была существовать школа прапорщиков.
– Нет, Харьковскую.
Оп-па, да с тобой, тезка, надо быть поосторожней. По моей легенде, часть из которой обналичена, я вступил в отряд полковника Смирнова именно в Харькове. Выбор места объяснялся, во-первых, тем, что я бывал в этом городе. Ездил туда на курсы повышения квалификации Института генеральной прокуратуры тогда ещё СССР. О Харькове у меня остались реальные воспоминания. Постоянно многолюдная Сумская улица – аналог старого Арбата. Сохранившийся с начала века исторический центр. Ресторан «Старе Мкто». Продавщица Оля из секции спортивных товаров магазина «Динамо». Пивной ресторан «Оксамытный». Тёмное пиво в неподъемных глиняных литровых кружках. Этот город знаменателен ещё тем, что именно там я вкусил несравнимую радость сознательного похмелья.
Во-вторых, и в остальных, привязка к Харькову вписывалась в исторический контекст легенды.
– Фронта захватить успели? – я задавал вопросы небрежным тоном, демонстрируя намерение скоротать время и только.
Внутренне напрягаясь от возможности споткнуться на ровном месте.
– Да, – односложно ответил прапорщик.
Ну не хочешь, не рассказывай. В душу не полезу. У меня свои гонки.
Я окончательно определился, что за кадрового офицера мне выдавать себя глупо. Коли я – кадровый, то я тогда прожжённым бурбоном должен быть. Заскорузлым армеутом, капитаном Сливой из приснопамятной повести А. И. Куприна «Поединок». Но на такую роль я не гожусь – языков не знаю!
Может быть, я – выпускник четырёхмесячной школы прапорщиков? Дослужившийся за три военных года до штабс-капитана? Теоретически и практически сие вполне возможно. Вон Туркул Антон Васильевич, будущий командир Дроздовской дивизии, тоже германскую войну прапором начинал, а завершил в штабс-капитанском чине. Но тогда у меня объясняемый боевой путь должен быть. Сражения, ранения, награды. Друзья-однополчане. И в увязке со всем этим – конкретные города, даты, воспоминания.
Не буду я из себя героя изображать, заплутаюсь. Нет, окопной жижи я хлебнул в начале войны. На австрийском фронте, то бишь, на Юго-Западном. Командиром стрелковой полуроты номерного полка. Был серьёзно ранен в штыковом бою под Перемышлем. Соответствующая отметина на боку имеется! Чёрт, не помню, в какое время под Перемышлем шли бои! Место ранения, тем более такого тяжелого, должно быть с предметной привязкой. Это запоминается навсегда.
Остановлюсь пока на Перемышле как на рабочем варианте. Потом, на многие месяцы – госпиталь. Тут можно любой город подобрать без опаски проколоться на деталях.
– Какие кабаки да бордели, господа? Три месяца (четыре, пять!) кверху пузом на больничной койке. На кровати весь в бинтах! [37]
Затем будет запасной полк. Причем реальный двести семнадцатый пехотный, квартировавший в нашем уездном городишке. Как следовало из мемориальной доски на Доме пионеров, солдаты этого достославного полка в июне 1917 года категорически отказались участвовать в летнем наступлении. Осознав аморальность братоубийственной войны подле стен будущего очага детской культуры.
37
Фрагмент цитаты «Песни о госпитале» В. С. Высоцкого.
Награды? Правдоподобным будет выглядеть наличие Анны четвёртой степени, так называемой «клюквы», носимой на темляке шашки. И святого Станислава третьей степени. Соответствует Табели о наградах и в то же время достойно. У фронтовика, пролившего кровь за веру, царя и Отечество, ордена иметься обязаны.
Так. Та-ак. Но из какого динозаврового яйца я вылупился? Левого или правого? Целый штабс-капитан! Дядя изрядного возраста.
И вообще надо конкретно определиться кто я по жизни? Вот проблема так проблема. Глобальная! Понятное дело – не дворянин. Даже и пробовать не стану в калашном ряду хрюкать. Тест на интеллигентность применительно к требованиям начала двадцатого века мне не пройти. Несмотря на наличие диплома о высшем образовании. И не какого-нибудь вечернего или заочного. Самого что ни на есть дневного! Полученного, кстати, в Ивановском государственном Университете имени первого в России Совета рабочих и крестьянских депутатов. Что, прямо скажем, не вполне типично для офицера деникинской армии.
Не купец я и не промышленник. Скорее, служащий какой-нибудь, ма-аленький чиновник. По какой вот только части? По родной юридической? По той самой, что Жеглов Шарапова экзаменовал: «Знаешь, Володя, как наша профессия называется?». И не дожидаясь ответа, рыкнул многозначительно: «Пр-р-равоведение!». Но при проклятом царизме законы совсем другие действовали. Не УК РФ, а Уголовное уложение, которое, небось, под тысячу статей, абсолютно мне незнакомых, насчитывало. А ещё те, кто по юридической линии трудился, людьми были, как я понимаю, состоятельными, заметными в обществе. Разные там судебные следователи, товарищи прокурора [38] , присяжные поверенные.
38
Товарищ прокурора – в дореволюционной России помощник (заместитель) прокурора.