Zona O-Xa
Шрифт:
– Да-да, именно этот камень и символизирует у нас опускание до критической точки в то время, когда планета уже вышла на определенные рубежи и начинает выводить всех оставшихся, последних из Могикан. Этот выход к Свету может называться выходом после полной очистки, преодолев семь кругов ада и полное очищение души.
Связь пропала так же внезапно, как и появилась.
– Кто-кого слушает? Я их или они меня? Или это всего лишь случайное совпадение эфира и моих мыслей? И что это за намеки на Безупречного Воина, состоящего из двух частей? Это что-то новое. Или Свет или Тьма, –
– Чухня все, – подумала Кэт, направляясь к контрольной точке, откуда ей следовало выдергивать на себя Навигатора.
Глава 17
– Ну, еще парочку самоловок поставим и шабаш, – сказал дядя Толя, втыкая очередной кол в песчаное дно бухты «Серебряная».
Озеро затихало в ожидании приближающегося отдыха. Солнце уже скрылось за верхушками вековых сосен и елей, плотным частоколом обступивших водную гладь озера со всех сторон, будто говоря ему: – За нами как за каменной стеной.
Они стояли так близко от серебристой поверхности воды, что порой их мохнатые лапы нежно касались теплой глади озера, спрятавшегося в далекой тайге на краю самой неведомой и загадочной страны планеты Земля со странным названием Россия, что в переводе с венгерского можно было вполне перевести как – привет, плохиш.
«Мелкое» (а именно так называлось это озеро) – даже в самую холодную летнюю погоду успевало прогреваться до температуры воды сочинского побережья.
Саньку нравилось это озеро, хотя настоящие рыбаки, которые выходили из тайги, всегда неся с собой по двадцать-двадцать пять кило рыбы, считали его просто тратой времени и нервов.
Озеро было действительно мелким. Большая часть дна его была песчаной, что говорило об отсутствии там рыбного изобилия, так как кормиться рыбке, как известно, на песке особенно нечем. Немногие же глубокие места (или как их здесь называли – ямы) пугали даже старожил таежной рыбалки. Там могло случиться такое, что напрочь отбивало охоту у всех, даже один раз услышавших про это, не говоря уже о тех, кто самолично это видел.
В общем, озеро пользовалось еще той репутацией. Однако, дядя Толя (родной дядька Санька), несмотря на все это любил «Мелкое». И любил он его за его песчаное мелководье и неописуемую красоту, которой было окружено это райское место.
Представьте себе только! Небольшая по таежным размерам водная гладь (в диаметре всего лишь метров восемьсот) была со всех сторон окружена могучими столетними таежными елями. Благодаря им, и еще, совсем небольшим размерам озера, его поверхность, практически, всегда сохраняла спокойствие и как бы манила рыбака слиться с нею!
Огромные золотистого цвета кувшинки, которыми было усеяно все мелководье, заставляли неотрывно смотреть на себя, как бы гипнотизируя и приговаривая при этом: – А ведь ты даже можешь прикоснуться к нам, а не только смотреть издали со своего холма! Сядь же в лодку и плыви скорей сюда. Тебе будет хорошо с нами!
На поверхности озера всегда бурно протекала жизнь: шмели, оводы, слепни, мошка и комары, казалось, соревнуясь друг с другом, кто первый попадет в рот проворному окуньку, тучами носились над водной гладью. Из воды то и дело выпрыгивала рыбешка, ловя свою глупую пищу или же сама спасаясь от прожорливых травяночек, которых на «Мелком» было такое количество, что они свободно попадались на удочку на хорошего жирного червя, если последнего тут же не заглатывал прожорливый окунь.
Безразмерными доходившими до самого берега кругами означала себя крупная рыба, которая, кстати, не интересовала дядю Толю совсем, так как еще в свой первый приход на «Мелкое», послушав про это озеро рассказы, он дал себе слово – на ямах не рыбачить.
– В остальном, здесь беды ждать неоткуда, – говаривал дядька, – уж больно райское место.
Вот на этом самом райском месте, в вечерний час и заканчивался очередной рыбацкий день двух неутомимых рыбаков-энтузиастов, которые ради того, чтобы посмотреть на эту красоту, готовы были шагать пешком по тайге тридцать с лишним километров, не считая ста километровой поездки на маленьком таежном мотовозике по узкоколейной железной дороге. И того от ближайшего рабочего поселка их отделяло полторы сотни верст, а до районного центра, где была мало-мальски приличная больница от этого самого поселка было еще два раза по столько.
Но в сторону лирику, вернемся к нашим героям. Поставив последнюю самоловку, рыбаки отправились в избушку, готовить уху и отдыхать. Спать оставалось совсем немного, так как северные июньские ночи были названием риторическим. Солнце, не успев скрыться за верхушки столетних елей, тотчас же стремилось выскочить из-за них в том же самом месте, где закатилось.
Восход и закат отделяли считанные часы. А для настоящего рыболова, которыми дядя Толя и Санек себя, несомненно, считали, было делом чести – не пропустить вечернюю и утреннюю зорьки. Потом можно было хоть весь день спать или купаться на мелководье, но зорьки – это святое.
Однако, природа и биочасы делали свое дело, и спать всегда хотелось, именно, на зорьке. Особенно утренней. И особенно трудно вставал всегда дядя Толя, потому как имел привычку – хряпнуть вечерком под ушицу русской водочки за три шестьдесят две (другие алкогольные напитки он не признавал).
В избушке пришлось делать «невынужденную паузу». Котелок, который был у них и чайником и кастрюлей для приготовления ухи, оказался занят. Пришедший на отдых в их логово Борода (так звали местного грибника и рыболова, промышлявшего на соседнем «Глубоком» озере) с удовольствием воспользовавшись их посудой, готовил из исключительно белых грибов суп.
– Ну, все приехали, теперь нежрамши придется спать ложиться, иначе, точно на зарю промахнем, – вздохнул Санек, глядя на вкусно пахнувший супчик Бороды и зная, что последний ни за что не предложит вместе с ним отужинать. Уж очень прижимистый был этот Борода, татарин по национальности, невесть как оказавшийся в этих местах. Поговаривали, будто он бежал сюда из острога, долгое время скрывался, а потом после очередной оттепели его и искать-то перестали. Сейчас он уже осмелел и мог позволить себе выходить на люди. Зла он ни на кого не держал и был очень спокойным мужичком.