Зона обетованная
Шрифт:
– Не разбирается в людях, – констатировал Рыжий.
– Поехали, – приказал Старшой. – А после объяснишь свое место, если знаешь.
– Протока Глухая, – сказал я. – Озеро Абада. Если слышали, конечно.
Рука Хриплого с кружкой замерла в воздухе. Рыжий неопределенно хмыкнул. Старшой с интересом и даже, как мне показалось, с испугом посмотрел сначала на меня, потом зачем-то за мою спину.
– Ну, ты даешь, – не сразу прореагировал он. После чего все-таки расправился со своей порцией. Остальные торопливо последовали его примеру. Я, воспользовавшись непонятным их замешательством, решил на этот раз воздержаться.
– Чего делать-то будешь на Глухой?
Реакция моих собутыльников насторожила меня, но отступать было уже поздно.
– Я орнитолог, – пустился я в разъяснения, надеясь, что незнакомое слово придаст мне вес в их глазах. – Буду вести научные наблюдения, ходить в маршруты, фотографировать, записывать…
– На Глухой фотографировать? – испуганно спросил Рыжий.
– На Глухой тоже, – подтвердил я.
– Это самое… Оритолог… – спросил Хриплый. – По золоту или по другому чему?
– Птички, – объяснил ему Старшой.
– Что «птички»? – не понял Хриплый.
– Птичками он интересуется. Орнитолог. Если не врет, конечно.
– Зачем мне врать? – удивился я эрудиции окончательно проснувшегося бича и неожиданному его сомнению.
– Кто тебя знает? – сказал тот. – На опера ты, конечно, не тянешь. Опять-таки, какие сейчас птички на Глухой? Какие были, все на юг подались.
Все трое смотрели теперь на меня с явным недоверием. Я ничего не понимал.
– Меня лично интересуют те, которые остаются. – Я безуспешно пытался нащупать ускользающую почву. – Глухари, рябчики, кедровки…
– Сильно интересуют? – спросил Рыжий.
– В пределах адаптации к здешним условиям, – чувствуя, что терять мне уже нечего, нахально заявил я.
– Здешние условия для кого как, – согласился Старшой. – Одни живут, а другие никак не живут. Если не улетят, помереть могут. – Он внимательно посмотрел на меня и добавил: – Птички, естественно.
Хриплый хмыкнул, Рыжий отодвинулся в тень.
Я решил использовать запасной вариант.
– Тогда, мужики, есть другое предложение. Одного из вас – кто согласится – я оформляю…
Хриплый снова хмыкнул.
– Подождите… Я оформляю, и он летит со мной. Долетаем до места, разгружаемся. Во время разгрузки у него заболит живот: застарелый аппендицит, или схватит сердце, вплоть до инфаркта. Этим же рейсом он отправляется назад. За беспокойство оплачиваю по договоренности.
По этому варианту, на котором покоились мои надежды, я получал вертолет и оставался один. Что, в конце концов, и требовалось доказать.
– Видать, сильно тебе на Глухую надо? – спросил Хриплый.
– Сильно, – подтвердил я.
– Агдамчик из командировочных брал? – поинтересовался Старшой.
– Зачем из командировочных? Из своих.
– Много получаешь?
– Мне хватает.
Я еще пытался сохранить лицо и поэтому отвечал почти спокойно.
– Все-таки интересно, сколько сейчас получает молодой научный работник? – не отставал Старшой, и в его внезапно протрезвевших глазах я разглядел откровенную издевку.
«Посмотрим, что будет дальше», – решил я про себя и постарался изобразить самую широкую улыбку.
– Сто двадцать. Плюс коэффициент, конечно.
– Не густо, – серьезно посочувствовал Старшой и, достав из недр своей замызганной куртки толстую пачку купюр, отделил одну и протянул мне.
– Сдачи нет, – отказался я.
– Возьми себе. За то, что в магазин сбегал, – сказал он, припечатывая купюру к моему колену.
Хриплый заржал. Рыжий, высунувшись из темноты, тоже ощерил зубы.
«Пререкания грозят взаимными неприятностями», – оценил я сложившуюся обстановку и, неторопливо сложив купюру, сунул ее в карман, поднялся.
– Извиняюсь за беспокойство. Думал, понравимся друг другу. Не получилось.
– Не получилось, – подтвердил Старшой, внимательно глядя на меня.
Буквально несколько минут назад, рассматривая его, я был совершенно уверен, что он пьян и с трудом разбирается в окружающей обстановке. Сейчас передо мной сидел трезвый, настороженный и явно неглупый человек. Судя по всему, он мне не поверил. Или принял за кого-то другого. Почему? Выяснение этого, ввиду сложившихся обстоятельств, я решил отложить до лучших времен. Оставалось только попрощаться и уйти. Так я и сделал. Но даже в другом конце плотно набитого людьми здания я чувствовал из-под лестницы внимательный взгляд Хриплого. И еще краем глаза успел заметить подавшегося куда-то Рыжего.
У одной из лавок я отыскал минимум свободного пространства, перетащил туда рюкзак и, усевшись на него, крепко задумался. Итак, в самое ближайшее время мне надо было устроиться на ночлег, поесть и разыскать Птицына. Я решил сначала сходить в столовую, потом найти Птицына и с его помощью побеспокоиться о ночлеге. Но все мои планы тут же рухнули. Кто-то положил руку мне на плечо. Я оглянулся. Надо мной возвышался здоровенный красавец-мужик лет тридцати пяти с серыми смеющимися глазами.
– Здорово! – громыхнул он на все задыхающееся от спертости пространство зала. – Алексей ты будешь?
Я смотрел на него снизу вверх и от растерянности молчал.
– С института? – продолжал вопросительно грохотать он, обратив на нас внимание почти всех ожидающих. Глаза его лучились насмешливо-покровительственной и доброжелательной улыбкой.
– Опоздал, понимаешь. Пока машину выбил, звоню – прилетел, говорят, рейс. Я с ходу сюда. Груз твой где?
Совсем рядом мелькнуло удивленное лицо Рыжего. Он явно заинтересовался нашим разговором.
– Здравствуйте, – сказал я наконец и поднялся, все еще теряясь в догадках насчет того, кто же это все-таки такой. – Груз на площадке… А в чем, собственно, дело?