Зона обстрела (сборник)
Шрифт:
На вокзальной площади было необыкновенно пусто даже для позднего зимнего вечера. Вместо ожидаемой озабоченной толпы, словно объединенной каким-то будущим совместным делом, Ильин увидел редкие тени, бестолково и медленно перемещающиеся в темно-синем дрожащем воздухе от одного освещенного участка к другому. Оставленные машины образовали плотные ряды, казалось, что эти предметы вообще не имеют отношения к людям и не могут передвигаться, а стояли и будут стоять здесь вечно. За вокзальными зданиями не угадывались платформы и пути – скорее можно было представить себе за ними пустую степь, или лес, или даже замерзшую воду, запорошенное тонким снегом ледяное поле. Площадь поэтому
Ильин подумал, что, наверное, теперь площадь всегда такая. Он в последние годы ездил мало и помнил это место по старым временам, когда поезда набивались битком, трудно было купить билет, народу везде было тесно. Вероятно, и другие теперь ездят реже, и причин для движения, и возможностей стало меньше…
Перебрасывая тяжелую сумку из руки в руку, Игорь Петрович направился туда, где, как он предполагал, у перрона уже стоит его поезд – раньше его подавали для посадки задолго до отправления. Пассажиры успевали рассесться по купе, переодеться и даже, выпросив стаканы у хмуро позволявшей такую вольность проводницы, еще стоявшей на платформе у тамбура, начать непременное, иногда на всю ночь, дорожное пьянство. Морские полковники, возвращавшиеся из Генштаба в Адмиралтейство, актеры между съемками и театром, влюбленные пары… Никто из них не шел сейчас рядом с Ильиным.
Он миновал старый вокзальный вестибюль и теперь, слыша громкий стук своих каблуков – такая здесь была плитка на полу, – двигался по длинному залу, устроенному уже на его памяти на месте крытых перронов, которые, соответственно, сдвинулись ближе к цели классического путешествия.
Здесь, возле высокого и узкого постамента, с которого бессмысленно сурово смотрел на случившееся бюст, я ждал своего героя, чтобы присутствовать при его попытке к бегству, при последней его попытке настичь время. Слава богу, наша фамильная точность сократила ожидание, он появился даже раньше срока, мой бывший № 1, Ильин Игорь Петрович, московский служащий, пожилой мечтатель, тихий бунтарь, потерпевший окончательное поражение в своей долгой борьбе с пустотой.
Сейчас, наверное, как обычно бывает, когда он остается один, уже начал раскручиваться в его голове какой-нибудь сюжет, подумал я – и ошибся.
Ничего, совсем ничего не было в его голове. Просто он шел, смотрел по сторонам, продолжая удивляться почти полному отсутствию народа, только какой-то мужик топтался возле памятника, и чувствуя, как в затылке начинает гудеть поднимающееся давление – потому что не сплю в непривычно позднее время, сообразил Ильин.
Так он достиг противоположного площади конца зала и обнаружил, что двери, ведущие отсюда на платформы, закрыты, заперты наглухо и, судя по стационарному указателю обхода со стрелкой вправо, заперты давно.
Мир продолжал меняться все то время, что я провел, отвернувшись от него, подумал Ильин, мир вообще меняется, стоит от него отвернуться, позади тебя он совершенно другой, чем ты увидишь, даже резко оглянувшись, люди успеют сделать иные лица, а вещи – занять иные места…
Так, мимоходом, он сформулировал вывод, сделанный им давно, но никак не укладывавшийся до этого в слова, но теперь не придал этому никакого значения. Уже было все равно.
Он пошел в сторону стрелки. Пришлось вернуться до середины зала, почти до памятника, где все околачивался тот мужик, слишком прилично одетый для вокзального бомжа, – и тут Игорь Петрович обнаружил небольшую дверь, ведущую наружу, возле нее тоже стрелку и надпись «к поездам». Он вышел в синюю тьму и тут же попал на обычный привокзальный базар.
В два ряда тянулись ярко освещенные изнутри
Так он заметил и какое-то движение на куче мусора в щели между двумя закрытыми и потому темными ларьками и сразу, еще издали, понял, что там происходит: бомжи занимались любовью. Мелкий снег падал на зеленоватую плоть, тощие голые ноги гребли по мусору, и бормотание доносилось оттуда, но никто из идущих мимо не видел этого либо люди просто не обращали внимания.
Игорь Петрович ускорил шаг, чтобы быстрее миновать отвратительное место и даже прикрыл на ходу глаза, удивляясь при этом себе. Он вспомнил, как раньше, в его наконец завершающейся жизни, которая делилась всегда на две части: одна проходила среди достойных женщин и в приличных романах, другая же была полна мелкого и омерзительного разврата, к которому он тогда относился как к неизбежной составляющей физиологического существования, как к грязным подробностям гигиены, – вспомнил, как тогда действовали на него подобные картины, и удивился, что теперь не испытал ровно ничего, кроме естественной тошноты.
Значит, подумал он, и с этим действительно покончено, как я и предполагал.
И немедленно подвергся испытанию со стороны другого своего порока.
Уже почти у самого поворота к платформам в левом ряду стекляшек он увидел обычную забегаловку. Внутри освещенной коробки несколько человек стояли у протянувшейся вдоль стен узкой доски, ели сосиски, политые багровым соусом, драли куски жареной курицы и пили водку, темная тень которой просвечивала сквозь белые пластмассовые стенки стаканчиков.
Игорь Петрович глянул на часы. Времени до отхода было еще много, действительно рано приехал. С полминуты он колебался: во-первых, и с выпивкой отношения за последние годы сложились уже новые, если раньше он всегда был готов проглотить рюмку, и другую, и третью, совершенно не задумываясь о дальнейшем, поскольку ничего особенного из выпивки и не следовало – или ему казалось, что не следовало – то теперь он постоянно помнил о наказании дурнотой, дрожью, отчаянием; во-вторых, больно грязным было заведение… Но эта слабость оказалась более живучей, чем, как только что окончательно выяснилось, покинувшая его навсегда половая одержимость, – механически отметил Игорь Петрович и вошел.
Неловко перехватывая сумку, он расплатился за сто граммов и бутерброд с сомнительно розовой рыбой на бумажной тарелке, поочередно отнес выпивку и закуску на доску, в угол, и собрался уже по-быстрому со всем покончить, как обратил внимание на мужика рядом – конечно же, это был тот самый, от памятника!
Нельзя сказать, что Игорь Петрович очень удивился или тем более испугался. В конце концов, сегодня в его судьбе происходило важное, даже самое важное событие – она должна была полностью перемениться или даже прекратиться, сменившись совершенно другой – и некоторые странности, сопровождающие такое свершение, он готов был принять. Тем не менее он посмотрел на преследователя с демонстративным удивлением, подняв вопросительно брови.