Зона особого внимания
Шрифт:
Балашов потребовал магнитофон и свидетелей, чтобы его показания имели юридическую силу. Он еще хлопнет дверью, прежде чем будет похоронен заживо на годы… Но они заплатят! Все, кого он сможет достать…
Аркадий Борисович недаром щедро подкармливал свою агентуру в силовых и финансовых структурах разных стран. Это окупилось: один из таких агентов сообщил, что Балашов запел, за день до того, как балашовские показания легли на столы компетентных служб России… Развернутые было операции по переброске активов пришлось прервать; не беда, того, что уже переведено, хватит с лихвой на несколько жизней!
Не сказав никому ни слова, бросив квартиры, машины,
Разрешение на транспортировку в Москву Костя и Саня получили только через две недели после той страшной ночи. Последнюю неделю они лежали в одной палате, убедив, вместе с Каменевым, несговорчивых врачей, что русским так полезнее для здоровья. Костя бойко передвигался на костылях, рентген показал, что кости срастаются правильно, ломать и переделывать не придется, газеты, из любви к сенсациям, немного преувеличили тяжесть переломов, однако из-за раны в боку домой ему предстояло отправиться в инвалидной коляске, что его крайне смущало и нервировало. Саня был вообще молодцом, сносно ходил, ему даже удавалось сидеть – если недолго и только на одной половинке.
Их несколько раз навещали Ральф и Майкл, приходили с горой подарков Сурен и Цецилия, снова важные, холеные, совсем непохожие на жалких, готовых к мучительной смерти узников страшного подвала. Приглашали погостить (а если понравится, то и насовсем), обсуждали, как устроить вручение заслуженной награды за их чудесное спасение. С участием Каменева и Ральфа решили, что лучше это сделать в России через канадское посольство: реакция таможни была непредсказуема.
Накануне их отъезда в инвалидной коляске прибыл Серж-большой. С ним разговор был совсем не такой, как с Суреном и Цецилией, он был свой, русский армянин, все понимал, он один мог оценить, через что прошел Костя, чего стоило полуживому Сане разминирование заряда в подвале.
Когда время визита шло к концу, Серж вынул из-за пазухи бутылку русской водки и складные стаканы, разлил.
– Помянем Георгия, твоего отца, Костя. Что бы ты о нем ни услышал, ты можешь им гордиться, я это скажу любому, даже вашему менту, он мне теперь друг, как это ни странно… – Серж кивнул на майора, который проводил с ребятами по полдня.
Выпили молча.
– Костя, пока я жив, буду считать тебя сыном, помни это. Саня, ты спас жизнь мне и моим родичам. У тебя есть родители, и все равно я для тебя сделаю все, как для сына, если будет надо. Ребята, майор, счастливой вам дороги, живите долго и хорошо, вспоминайте о старом воре, который… Мне одиноко здесь, вот кончу дела, рассчитаюсь с долгами и уеду отсюда. Умереть хочу в России, лягу рядом со старым другом. Все, на посошок. Костя, вот возьми, это Шереметьево-два перед моим отлетом сюда месяц назад, здесь Маршал фотографировался последний раз в жизни…
Ночью Костя звонил в Новгород, там было только шесть вечера, сообщил о завтрашнем рейсе, Марина и Воропаев будут встречать…
Эпилог
Сообщения о ходе следствия по делу банкира Романенко некто Андрей Борисович Романов читал, отдыхая на островах греческого архипелага близ Кипра. Он имел здесь собственную небольшую, но уютную виллу. Рядом с ним в шезлонге раскинула стройные формы не слишком юная дама весьма приятной наружности.
– Ну вот и все с Аркадием Борисовичем! – с видимым сожалением вздохнул курортник, бросив прочитанную газету. – Король финансового мира развенчан – да здравствует король греческих пляжей! – уже дурачась, произнес Романов-Романенко и поднялся со своего шезлонга, разминая толстые плечи. – Прогуляемся?
Двое бывших хозяев новой России неторопливо гуляли по красивым аллеям курорта, один поглядывал на девушек в трусиках, оголявших бедра до подмышек, и чисто символических бюстгальтерах, вторая – на бронзовых от загара атлетов, прикрытых по последней моде более тщательно. Лениво болтали, наслаждались мороженым, отборными фруктами, легким вином – это добро назойливо предлагали услужливые продавцы на каждом шагу. Навстречу прошли двое спортивных молодых парней южного типа, скорее всего итальянцы, один из них обнимал другого за талию, лица на две трети закрыты темными пляжными очками. Они остановились возле продавца напитков, за спиной Аркадия Борисовича и его дамы.
– Педики, мать их, – выругался Андрей-Аркадий. – Ненавижу голубых!
– И давно? – спросила женщина, мало чего не знавшая о своем спутнике. – Не расстраивайся, милый, в случае чего я не буду возражать, – успокоила она его. – В конце концов, солнце светит всем… Даже ему! – дама небрежно кивнула в сторону двигавшейся им навстречу инвалидной коляски, в которой сидел пожилой мужчина, внешне напоминавший испанца или латиноамериканца. – Ты лучше глянь, какие девушки! – повернулась дама к неожиданно появившейся хорошенькой стройной брюнетке в нарядном пляжном халатике и огромной шляпе, прикрывавшей лицо до подбородка.
В это время юноши-южане расплачивались с продавцом напитков, и если бы кто-нибудь внимательно проследил за ними, то увидел, что помимо бумажных стаканов с кока-колой продавец передал молодым людям еще кое-что.
…Выстрелы прогремели неожиданно. Их было много, молодые южане, принятые бывшим банкиром за педерастов, присев, стреляли из револьверов с глушителями, брюнетка в пляжном халатике воспользовалась небольшим дамским браунингом. Южане сделали по четыре дырки каждый в обрюзгшем туловище Аркадия Борисовича, брюнетка в халатике поставила точку контрольным выстрелом в голову. Работа была выполнена профессионально, и все участники этой прекрасно сыгранной команды поторопились исчезнуть в оцепеневшей толпе. Окровавленный труп валялся под палящим южным солнцем, рядом стояла оцепеневшая спутница самоназначенного «короля греческих пляжей» – теперь уже бывшего… Внимательно наблюдавший испанец (или южноамериканец?) в инвалидной коляске неторопливо покатил по бульвару…
За окном раскинулся красочный, как на открытке, канадский пейзаж. Немного постояв у окна, Сергей Даниэлевич Арутюнянц, более известный в российских криминальных кругах как Серж-большой, вернулся к журнальному столику, сел в кресло и еще раз внимательно перечитал небольшую заметку в русскоязычной канадской газете, где сообщалось о трагической гибели «нового русского», принявшего греческое гражданство, на глазах у его очаровательной спутницы. Окончив чтение, Серж-большой закрыл глаза и, откинув голову, шумно выдохнул. Так, с закрытыми глазами и поднятой головой, он просидел долго…
…А под стеклом журнального столика лежала большая цветная фотография, на которой были запечатлены Серж-большой, Маршал и Штурман в Шереметьевском аэропорту. Маршал стоял в центре, обняв худенького Сержа и мощного Стаса, и грустно улыбался… Ни Маршал, ни Штурман так и не увидели этой фотографии, но в свое время она появится на их общем памятнике.