Зона поражения
Шрифт:
Если среди них имелись женщины, то Рассольников этого не разглядел. Он всегда чуял слабый пол на расстоянии, но сейчас его нюх был бессилен.
Единственным оружием крикунов были обрезы старинных ружей. Если, конечно, они не прятали чего-нибудь помощней в складках просторных балахонов.
— Крепкий мужик! — обрадовался старик и влил археологу в глотку полстакана едкой отравы.-Пей-пей, не бойся, — приговаривал он. — Это тебя подкрепит. Братья передумали и просят тебя потерпеть. Надо развлечь народ. Так что продержись подольше. Не разочаровывай меня, сынок. Нам нужно длинное, очень длинное представление. Мы слишком долго
Платон жадно глотал это пойло — его мучила жажда. Непейводу он больше не ждал: если до сих пор не появился, значит, ему хана.
Археолога отвязали от диска и приволокли в длинное помещение с низким потолком, очень похожее на тир. Не дав Платону размять онемевшие руки-ноги, крикуны сноровисто раздели его догола и взялись привязывать снова — теперь уже к огромной мишени. Очевидно, крикуны намеревались посоревноваться в меткости.
Мишень стояла на стрелковой позиции, она крепилась сзади к приземистому механическому устройству. Каждый ее круг символизировал круг ада, а в центре, на месте языка, было нарисовано жуткое лицо с вылезшими из орбит глазными яблоками. Похоже, рисовали с натуры — во время очередной пытки.
Облизав засохшие, покрытые коркой губы, Платон Рассольников открыл рот и попытался проговорить:
— Чем дольше… станете мучить… тем хуже вам… будет потом…— приходилось делать паузы, чтобы перевести дух.
Крикуны расхохотались. Старик не удержался на ногах, плюхнулся на задницу и стал хлопать в ладоши, подпрыгивая на полу.
— Ты — самый лучший грешник за последний год, — отдышавшись, вымолвил старый хрен. — Спасибо тебе, сынок, за добрые слова. Умница ты наш…— И махнул рукой.
Мишень с привязанным к ней пленником быстро поехала в глубь тира. У Платона подступило к горлу. Он выпрямился, расправил плечи и приготовился с достоинством встретить разрывную пулю, лазерный луч или отравленный дротик.
Старик недаром говорил о долгом представлении. В потолке над мишенью открылся люк и оттуда на пол перед археологом выдавился шматок розовой массы, пахнущей свиным паштетом. Этот шматок тотчас начал меняться, стремительно обретая форму.
Через минуту Платон уже мог видеть результат скоростного биоформования: грубо вылепленное существо со всеми положенными женщине первичными и вторичными половыми признаками. Так могла бы выглядеть матерая неандерталка, которую тщательно побрили с макушки и до пят. Пропорции ее тела были безнадежно далеки от античного идеала, да и на современных кибердив она ни капли не походила. Череп украшал низкий лоб, в котором вряд ли копошились мысли, и мощная, выпяченная челюсть. Пахло от биокуклы тем же самым паштетом. И еще от нее веяло жаром — слишком много тепловой энергии выделилось в процессе изготовления.
— Совесть-то поимейте! — крикнул археолог, но его не слушали. Крикуны с горячностью обсуждали достоинства новорожденной.
Биокукла встряхнулась, пискнула, подскочила к Рассольникову и прижалась к нему. Археолог дернулся изо всех сил — тросы не поддались. И тогда Рассольников закрыл глаза и постарался расслабиться. Как гласит анекдот: если не можешь избежать неприятностей, постарайся получить от них удовольствие.
Ожившая биокукла начала энергично ласкать Платона; терлась о него животом и грудью, целовала слюнявым ртом, гладила по лицу и все такое прочее. О боже! Сначала ошизевший «Оболтус» пытался его соблазнить, а теперь к нему нагло пристает карикатура на самку.
Чудовище кряхтело, стонало, затем стало издавать трубные, торжествующие звуки — и тут крикуны наконец открыли стрельбу. Палили они из духовых ружей. Археолог в первые секунды решил: пришел ему конец.
Мелкие пульки вонзались в биокуклу, и она вздрагивала при каждом попадании. Чудовище рычало, хрипело и булькало, роняя изо рта красные сгустки, но своего «возлюбленного» из рук не выпускало. Живучая тварь.
Всякий точный выстрел крикуны встречали бурей восторженных криков и громким свистом. Конвульсии биокуклы и вовсе приводили их в экстаз. А сам археолог при этом не получил ни единой царапины. Он вдруг понял, что целят стрелки отнюдь не в него.
Но вот биокукла стала биться в агонии, издохла и сползла по телу Платона на пол. Он был перемазан ее кровезаменителем и даже не замечал, что воет от ужаса, стыда и унизительного чувства собственного бессилия. Его, Платона Рассольникова, лучшего черного археолога Галактики, смелого первопроходца и могучего мыслителя, непревзойденного любовника и неотразимого мужчину, истинного джентльмена и настоящего аристократа… поимели. И не какая-нибудь великая колдунья или легендарная женщина-вамп, а кусок паштета!
Труп биокуклы превратился в бурую жижу и стек в щели канализационного коллектора. Из трубки в потолке с характерным звуком выдавился новый шматок активной биомассы и повис над головой археолога. Платон с ужасом смотрел на колебания гнусно-розовой штуковины, потом шматок оторвался и полетел вниз… Подпрыгивая и размахивая руками, крикуны улюлюкали, как футбольные фанаты после забитого гола.
Крикуны, задрав головы, смотрели, как умирает грешник. Насос продолжал работать. Воздушные потоки подхватывали клеточек, и они стаями взлетали к потолку. Непейвода уже потерял четверть массы. При этом он испытывал не физическую, а душевную боль — от невозвратной потери. Еще немного, и его личность распадется.
Если бы «мураши», цепляясь лапками и жвалами за неровности каменного пола, начали ползти к кнопке в надежде выключить насос, еще на полдороге их число стало бы меньше критического. Броситься на главаря и силой заставить его нажать кнопку? Еще глупее. И тут словно кто-то шепнул Дому на ухо: «Пусть враг поможет тебе собраться».
Двунадесятый Дом тотчас отдал приказ своим клеточкам. Они разом перестали сопротивляться и взмыли вверх. Сливающиеся струи воздуха сами сближали их. Несясь бурой тучей, «мураши» сцеплялись друг с другом. Подлетая к решетке вентилятора, клеточки уже почти сцепились в единое тело. Шмяк! О решетку ударилась уже не россыпь малюсеньких «мурашей», а господин Непейвода собственной персоной. Ударился и медленно полетел вниз, поддерживаемый воздушными потоками.
С потолка спускался мертвец — безголовый, с развороченной грудной клеткой. Он не представлял ни малейшей опасности, и крикуны не стали стрелять. Они спокойно ждали, когда жалкий труп упадет к их ногам.
На ФФФукуараби боялись генной инженерии, зато селекцию проводили с незапамятных времен. И притом самыми безжалостными методами. А потому все «муравьишки» умели оказывать слабенькое гипнотическое воздействие. Если сложить их карликовые усилия, можно было получить вполне приличный разовый импульс. Потом клеточкам придется долго копить психическую энергию, но ведь это потом…