Зона поражения
Шрифт:
— Сдавайся! Ты окружен! — громовой голос раздавался из микрофонов, вмонтированных в стены. Он должен был подавить всякую волю к сопротивлению. — Руки вверх! Открываю огонь на поражение!
Дом едва удержался, чтобы не запустить бесполезным станнером в эти слепящие прожектора и орущие микрофоны. А потом охранник, устроивший представление, гомерически захохотал. Хохот его потряс Непейводу не меньше ослепительных лучей. Видно, здесь, в крепости приняты такие шуточки.
— С чем пожаловал, Боб? — отсмеявшись, спросил
«Ордан» только улыбнулся в ответ и показал сложенное из пальцев колечко. Он был уверен, что это означает «все окей». Двунадесятый Дом лишь раз слышал голос надзирателя. Хоть он и попытается подражать Бобу Ордану, если не будет другого выхода, но лучше рта не раскрывать.
Продолжая улыбаться, Непейвода подошел к последнему люку — за ним был Центральный Пост. Красная крышка с белой буквой «С» уехала в стену, и Дом, согнувшись, переступил порог. Впереди виднелся зал, одна из стен которого представляла собой огромный экран. На него выводились изображения с видеокамер.
Перед пультом в удобном вращающемся кресле с высокой спинкой и подлокотниками сидел розовощекий, голубоглазый блондин, склонный к полноте и грубым шуткам. Он малость не доставал ногами до пола и, как мальчишка, болтал ими. На груди у него было написано: «Спиллейн». «Так вот кто у нас главный шутник!» — мстительно подумал муравейник.
Кроме Спиллейна, в зале было еще трое карантинщиков. Они сидели у других пультов и лениво посматривали на экраны, то и дело отвлекаясь на разговоры. На поясе у них висели кобуры со станнерами и карманными бластерами.
Справа от Спиллейна виднелся открытый проход в святая святых орбитальной крепости — к командной рубке. Пока все шло гладко.
Даже слишком.
Непейвода не торопясь шествовал через зал. Он находился уже в самом его центре, неподалеку от поднятой к потолку сложной конструкции перископа. На лице Спиллейна сначала возникло удивление, а потом оно медленно-медленно стало превращаться в ужас. Видимо, с клеточками что-то случилось во время прожекторного залпа. Непейвода больше не был Бобом Орданом — только пародией на него.
Дом прибавил шаг, он уже бежал. Нет, летел. И правая его рука рвала молнию комбинезона, чтобы достать из нутра станнер, отобранный у настоящего Ордана.
— Руки вверх! — наконец выдавил из себя посеревший карантинщик. — Считаю до трех! — теперь уже выкрикнул звонко, а сам только ощупывал свою кобуру.
— Сдурел, что ли?! — крикнул Непейвода и выстрелил.
Спиллейн обмяк в кресле. Трое других карантинщиков повскакали на ноги, один из них нажал на спуск бластера. Тело «Ордана» распалось. «Мураши» тремя фонтанами выбрызгивались из рукавов и горловины форменного комбинезона. Лазерный луч исполосовал падающий на пол комбинезон Боба, вспорол пару экранов и пульт на противоположном конце зала.
— Пр-рекратить!!! — Так орать мог только комендант крепости. «На сцене» появились новые действующие лица. Это был старший офицер в сопровождении личной охраны. Подчиненные попытались вытянуться по стойке «смирно». При этом они кашляли и вытирали слезящиеся глаза.
Зал был полон дыма, который со свистом усасывал сквозь вентиляционные решетки заработавший воздушный насос. С потолка, обливая всех, брызгали струйки противопожарной системы. На полу валялись обугленные обрезки полосатого комбинезона, даже ботинки Ордана оказались разрезаны лучом.
Умирать было рановато. Уцелевшие клеточки Двунадесятого Дома, пользуясь тем, что стрельба прекратилась, не пытались снова образовать фальштело и открыть ответный огонь. Они бросились по стене к вентиляционным отверстиям.
Сейчас главной опасностью было изобилие воды. Если «мураши» опьянеют, они перестанут подчиняться приказам. Надо спешить. И Непейвода подстегивал их, не давая остановиться ни на мгновение.
Дым рассеялся, и кто-то из карантинщиков увидел, как по расколотому стенному экрану к потолку несется темная полоса.
— Они же уходят! — закричал он и, вопреки приказу, вскинул станнер.
Выстрел пришелся в хвост колонны «мурашей». Сотни парализованных клеточек осыпались на пол, но остальные — мокрые от воды и почти невменяемые— скрылись меж прутьев решеток.
Непейводе понадобилось полчаса, чтобы привести насосавшиеся клеточки в чувство. Тридцать минут драгоценного времени, когда с его напарниками могли сделать все, что угодно. При желании карантинщики успели бы допросить их с пристрастием и отправить на тот свет. Одна надежда на то, что комендант отложит эти приятные занятия на утро, а пока что будет заниматься поисками сбежавшего арестанта.
Дом полз по узким и темным ходам вентиляции в поисках личной каюты коменданта. Он вдохнул и раз и навсегда запомнил его индивидуальный запах. Для ходячих муравейников обоняние — важнейший инструмент познания мира. И теперь Двунадесятый Дом подбирался к вентиляционной решетке, принюхивался. Не то… Полз к следующей. Опять не то…
Искомый запах обнаружился к трем часам утра. Но начинать новый этап операции было рановато: из каюты не раздавалось ни звука. И Непейвода решил поглядеть, что происходит в карцере.
А там комендант лично допрашивал пленников. Вопросы касались только их сбежавшего компаньона. «Кто таков? Каким образом делится на части? Что ищет на Тиугальбе? Чего умеет? Чем вооружен?» Пленники отвечали охотно. Правда, старались не сказать лишнего. И о Новом Форте, само собой, молчали.
Карантинщики пока не применяли «специальные методы». Они дружно взывали к логике и здравому смыслу. Мол, вы же разумные сапиенсы, зачем вам умирать ради чужих личинок? Чем вы обязаны этим треклятым муравьям?